Белые зубы

Встреча собратьев по уму. Маркус поднял голову и увидел высокого молодого парня с лицом Миллата, только жестче и отчего-то моложе. Глаза у него были не такие фиалковые, по крайней мере не такие неистово-фиалковые, как у брата. Волосы, довольно длинные и падающие на глаза, невероятно пышные и здоровые, подстрижены, как у всех английских школьников. В одежде Маркус не разбирался, но обратил внимание, что Маджид одет во все белое и, судя по виду, вещи на нем дорогие, из качественного и мягкого материала. Красивый парень, даже Маркус это заметил. Ему не хватало байронического обаяния брата, но он превосходил его благородством, о котором свидетельствовала более четкая и изысканная линия подбородка. Но искать в братьях различия — что блох ловить: разница видна лишь благодаря разительному сходству. От перебитых носов до больших неуклюжих ног они были близнецами. Маркус даже немного расстроился. Но если отбросить внешние покровы, то, думал Маркус, сразу ясно, на кого на самом деле похож этот парень. Разве Маджид не отыскал его среди множества лиц? Разве они не узнали друг друга на глубинном, фундаментальном уровне? Не как города-побратимы, не как две половинки случайно раздвоившегося яйца — они были тождественны, как части уравнения: логически, неизбежно, коренным образом. Маркус, заправский рационалист, на некоторое время позабыл свой рационализм и всецело отдался восхищению чудом. Разве могли быть случайностью эта интуитивная встреча у выхода номер 32 (Маджид шагнул в зал и направился прямо к нему), этот безошибочный выбор друг друга среди толпы — не меньше пяти сотен людей? Невероятно, как отчаянный рывок спермы навстречу яйцеклетке. Необъяснимо, как раздвоение этой яйцеклетки. Маджид и Маркус. Маркус и Маджид.

— Да! Маджид! Наконец-то мы встретились! У меня такое чувство, будто я давно тебя знаю. Вообще-то вроде бы и правда знаю, но вроде бы и нет… Чертовски интересно, как ты меня узнал?

Лицо Маджида озарила кривая, но ангельски очаровательная улыбка.

— Мой дорогой Маркус, вы единственный белый человек на выходе номер тридцать два.

* * *

Возвращение Маджида Махфуза Муршеда Мубтасима всколыхнуло семейства Икбалов, Джонсов и Чалфенов.

— Я его не узнаю, — спустя несколько дней по секрету пожаловалась Кларе Алсана. — Странный он. Я ему сказала, что Миллат в Честере, а он ни слова. Только губы поджал. Восемь лет не видел брата! Ни звука. Самад говорит, это клон какой-то, а не Икбал. Даже подойти к нему лишний раз не хочется. Он чистит зубы по шесть раз на дню. Гладит исподнее. Не жизнь, а вечный завтрак с Дэвидом Нивеном.[88]

Джойс и Айри отнеслись к новичку одинаково подозрительно. Долгие годы они успешно любили одного брата и вдруг увидели новое, хотя и очень знакомое лицо. Это все равно что включить любимый телесериал и обнаружить, что обожаемого актера подло заменили другим, с похожей прической. Первые несколько недель они просто не знали, как к нему относиться. Что касается Самада, то, будь его воля, он бы навечно запрятал этого парня куда подальше: запер под лестницей или сослал в Гренландию. Он содрогался при мысли о неизбежных визитах многочисленной родни, перед которой так хвастался, — вторжении всех тех племен, что истово молились фотографии в рамке. То-то они глаза вытаращат при виде старшего Икбала, атеиста в галстуке, цитирующего Адама Смита и своего чертова Э. М. Форстера. Единственным приятным моментом оказалась перемена в поведении Алсаны. Где толковый словарь, не знаешь? Знаю, Самад Миа, он в верхнем правом ящике. Когда она впервые так ответила, он чуть не подпрыгнул до потолка. Проклятие снято. Никаких больше «может быть, Самад Миа», «возможно, Самад Миа». Только да, да, да. Нет, нет, нет. Четко и ясно. Это было огромным облегчением, но положения не спасало. Сыновья его подвели. Невыносимая боль. Он передвигался по ресторану, не смея поднять глаз. Когда звонили дядюшки-тетушки, он увиливал от ответов или попросту лгал. Миллат? Уехал в Бирмингем, в мечеть, укрепляется в вере. Маджид? Скоро женится, да, очень хороший молодой человек, берет в жены милую бенгальскую девушку, да-да, в лучших традициях.

Начались чехарда и рокировки — все переместились кто куда. В начале октября вернулся Миллат, похудевший, отрастивший бороду и твердо настроенный не встречаться с братом — по политическим, религиозным и личным мотивам. «Если Маджид останется, — заявил Миллат (на сей раз а-ля Де Ниро), — я уйду». Поглядев в обезумевшие глаза тощего, усталого Миллата, Самад велел ему оставаться, поэтому Маджиду, увы, пришлось перебраться к Чалфенам (к большому огорчению Алсаны), пока ситуация не изменится. Джошуа, злой на родителей, променявших его на еще одного Икбала, отправился жить к Джонсам, а Айри, номинально вернувшаяся в отчий дом (учебный год, как-никак, закончился), круглыми сутками торчала у Чалфенов, выполняя поручения Маркуса в надежде скопить денег на две поездки («Джунгли Амазонки — лето’93» и «Ямайка-2000»), и частенько, засидевшись допоздна, спала у них на кушетке.