Белые зубы

Она пошла по широкому проходу; Маркус смотрел вслед ей и ее прыгающему хвосту, пока они не скрылись из виду, слившись с другими темноволосыми девушками. И тотчас почувствовал облегчение и радость при мысли, что у выхода номер тридцать два его ждет встреча с Маджидом Икбалом, а это совсем иное дело, другой коленкор, или как там говорится. Ждать оставалось пятнадцать минут; он не стал допивать кофе, который слишком быстро из обжигающего сделался чуть теплым, и пошел в сторону нужного выхода. В голове мелькнуло: «Встреча собратьев по уму». Абсурд, и он прекрасно это знал, думать так про семнадцатилетнего парня, но продолжал думать, чувствуя своего рода восторг, — возможно, аналогичный тому ощущению, которое испытал его собственный наставник, впервые увидев семнадцатилетнего Маркуса Чалфена, входящего в убогую классную комнату. Это было своего рода удовлетворение. Маркус хорошо знал взаимоприятственное довольство, объединяющее учителя и ученика (Ах, вы, гений, дарите мне свое драгоценное время! Но, ах, я гений, и вы цените меня превыше остальных!). И покорился ему. Как здорово, что он встречает Маджида один, хотя не его вина, что так вышло. Просто удачно сложились обстоятельства. У Икбалов сломалась машина, а багажник у Маркуса невелик. Ему удалось убедить Самада и Алсану, что если они поедут вместе, то в машину не поместятся Маджидовы вещи. Миллат, находившийся с КЕВИНом в Честере, сказал, как говорят, следующее (в лучших традициях фильмов про мафию, которыми он некогда увлекался): «У меня нет брата». У Айри в то утро был экзамен. Джошуа отказывался садиться с Маркусом в одну машину; он вообще теперь из-за соображений защиты окружающей среды отказывается ездить на машинах, предпочитая два колеса. Чем дальше заходил в своем упорстве Джошуа, тем острее Маркус чувствовал неприязнь к подобным человеческим решениям. Это не идеи, поэтому с ними нельзя ни соглашаться, ни спорить. Большинство людских поступков бессмысленно. Перед Джошуа в его нынешней броне отчуждения он чувствовал себя как никогда беспомощным. Обидно, что его собственный сын так далек от чалфенизма. И вот в последние месяцы Маркус сосредоточил свои чаяния на Маджиде (потому-то и ускорял шаг — выход номер 28, 29, 30); вероятно, в нем, поселилась надежда, вера в то, что Маджид подхватит знамя чалфенизма, который того и гляди загнется в здешней пустыне. Они станут друг для друга спасением. Ведь это не самообман, правда, Маркус? — задавался он на ходу прямым вопросом. Между выходами 30 и 31 на него нахлынуло волнение. Потом спало, уступив место утешительному ответу. Нет, Маркус, это не самообман, не слепая вера. Это сильнее и крепче. Это родство умов.

Вот и выход 32. Наконец они встретятся, победив расстояние между континентами; не будет никого, только учитель, усердный ученик и первое, историческое, рукопожатие. Маркус ни на секунду не усомнился, что все пройдет как надо. Он не изучал историю (наука же приучила его к тому, что прошлое видится смутно, словно через стекло, а будущее есть нечто сияющее: в нем люди поступают правильно или хотя бы правильнее), поэтому не опасался встречи смуглокожего мужчины с белокожим: у обоих большие надежды, но только у одного — власть. Он не взял с собой белую картонку с крупно выведенным именем, как другие встречающие, и, взглянув на выход 32, забеспокоился. Как они узнают друг друга? Но он вспомнил, что встречает близнеца, и рассмеялся. Даже ему казалось диковиной, чудом, что вот сейчас из тоннеля выйдет мальчик, генетически повторяющий другого знакомого ему мальчика и в то же время во всех отношениях отличный от него. Он его увидит и не увидит. Узнает и все-таки не узнает. Не успел он подумать, что это значит и значит ли что-нибудь вообще, как пошел поток пассажиров рейса «Бритиш Эйрлайнс» номер 261; говорливая, но измученная толпа коричневых людей хлынула на него рекой, в последний момент огибая его, словно кромку водопада. Номоскар… салам алейкум… камон ачо? Именно так обращались друг к другу и к друзьям по ту сторону барьера. Одни женщины были полностью закутаны в паранджу, другие одеты в сари. Наряды мужчин представляли собой странное смешение льна, кожи, твида, шерсти и синтетики, а их шапочки-лодочки были точь-в-точь как у Неру. На детях свитера тайваньского производства, ярко-красные и желтые рюкзаки. Люди выходили из дверей выхода 32 и обнимались с тетушками, детьми, встречались с таксистами, чиновниками, загорелыми белозубыми служащими авиакомпании.

— Вы мистер Чалфен.