Маркус кивнул, пытаясь скрыть скуку. До чего же невыносимо ее слушать. В книге Маркус даже словом не обмолвился о евгенике — это была не его область, и он ею никогда особенно не интересовался. Тем не менее девушка умудрилась прочесть книгу исключительно под углом прозаичнейших достижений в области рекомбинации ДНК — генной терапии, протеинов, рассасывающих тромбы, заменителей инсулина — и выудить из нее полный комплект стандартных неофашистских газетных страшилок: безмозглые человеческие клоны, генетический контроль над сексуальными и расовыми характеристиками, мутация болезней и так далее. Из всех глав только одна глава про мышь могла бы вызвать подобную истерику. Именно к ней отсылало название книги (тоже настоял агент), и именно она заинтересовала СМИ. Теперь Маркус отчетливо понял то, о чем прежде только догадывался: люди читают его книгу только из-за мыши. Ни одна другая его работа не вызвала подобного ажиотажа. Читателей взволновала предначертанная судьба мыши. Им не пришло в голову, что речь в книге идет о таких вещах, как возникновение рака, протекание репродуктивного цикла, замедление процесса старения. Главное, что будет с мышью. Этот неестественный интерес к животному не переставал поражать Маркуса. Похоже, люди не могли взять в толк, что данная мышь — образец, биологический фрагмент эксперимента, касающегося вопросов наследственности, болезни, бессмертия. Скандал вокруг мыши был, похоже, неминуем. В «Таймс» появилась фотография трансгенетической мыши из лаборатории Маркуса и статья о борьбе за получение патента. Маркус и редакция газеты получили тонну гневных писем от столь полярных адресатов, как Консервативная женская ассоциация, Лобби по борьбе с вивисекцией, «Нация ислама», пастор беркширской церкви Святой Агнессы и редколлегия радикального еженедельника «Schnews». Нина Беджум позвонила ему и сказала, что в следующей жизни он будет тараканом. Болезненно чуткий к газетной шумихе «Гленард Оук» отозвал свое приглашение выступить в его стенах на Неделе национальной науки. Его собственный сын, Джошуа, до сих пор с ним не разговаривал. Всеобщее безумие потрясло Маркуса до глубины души. Сам того не желая, он породил в людях страх. А все потому, что публика, как Оскаров робот, натри головы выше Маркуса: она просчитывает партию до конца, пытается предугадать результат исследований, размышляя о зомби, клонах, запрограммированных детях и генах гомосексуализма. Разумеется, он отдавал себе отчет, что в плане нравственности действует наудачу, но это касается всех ученых без исключения. Ведь приходится пробираться на ощупь, не ведая о последствиях, не зная, какую тень отбросит твое имя, чьи тела лягут у порога. Разве, вспахивая по наитию новое поле, можно быть уверенным в том, что удастся войти в свой и следующий века, не запачкав руки кровью? Что же, все бросить? Заткнуть рот Эйнштейну? Связать руки Гейзенбергу?[87] На что тогда можно рассчитывать?
— Но послушайте. — Маркус разволновался сильнее, чем ожидал. — Что здесь такого? Животные в известном смысле уже запрограммированы умереть. Это абсолютно нормально. Если это и кажется случайностью, то только потому, что мы еще мало знаем, вот и все. Мы пока плохо представляем себе, почему отдельные люди предрасположены к заболеванию раком. Почему одни умирают естественной смертью в шестьдесят три, а другие в девяносто семь. Естественно, хотелось бы узнать об этом больше. А на примере этой зараженной раком мыши мы имеем возможность проследить все стадии жизни и смерти под микроскопом…
— Да, конечно, — девушка спрятала книжку в сумку. — Ну и ладно. Мне пора к выходу номер пятьдесят два. Приятно было поболтать. И все же советую почитать эту книжку. Я обожаю Суррея Т. Бэнкса, здорово дядька заливает.