Белые снега

Вон сидит и сосредоточенно пережевывает остатки трапезы шаман Млеткын. По-своему неглупый человек. Но, как ни крути, ни верти, он такой же классовый враг, как и милейший Омрылькот, которого, видно, сильно тревожит мысль о том, что скоро он не будет безраздельным хозяином вельбота и байдары. Да и всем остальным не совсем еще ясен смысл обобществления орудий производства. Кому подойдет винчестер Омрылькота, если он пригнан для его руки, для его глаза? Сорокин не выстрелил не только оттого, что растерялся, просто он чувствовал, что ружье чужое, ему даже казалось, что приклад все еще хранит тепло щеки Омрылькота.

И все-таки перемены есть. И прежде всего в людях — Тэгрын, Пэнкок, Кмоль, Панана и даже в какой-то степени Наргинау, которой, как выразился на первомайском вечере Тэгрын, Советская власть дала мужа, — все они заметно изменились, выросли.

Надо строить в Улаке интернат. И чем быстрее, тем лучше. Может быть, даже в этом году, если привезут хотя бы один деревянный дом. Чудеса можно делать в этом интернате! И учить, и воспитывать детей, прививать им навыки гигиены. Насчет этого в ярангах неважно. Да и что можно сделать в тесном пологе, при нехватке воды? Зимой воды лишь столько, сколько успевает растаять в ведре. Какое уж тут умывание, когда иной раз напиться нечего. Летом другое дело, но вода холодная. Купаться в речке и в лагуне нельзя. Значит, надо строить баню. Перемыть бы хоть раз всех ребятишек.

А почему действительно не сделать этого? Можно временно приспособить для мытья домик Совета. Все равно товаров там почти не осталось. Перенести на время бумаги и пушнину в школьный дом. На железной печке можно нагреть воды сколько угодно. Эта идея вдруг так захватила Сорокина, что он готов был сейчас же отправиться обратно в Улак.

Когда тяжесть первого насыщения прошла, все принялись за дело. Кто точил копье, кто проверял, не пропускает лп воздух пыхпых. Не с кем было поделиться только что родившейся мыслью. Пэнкок возился со своим винчестером. Подойти к нему, сказать о своем намерении помыть ребятишек Улака?

Сорокин направился было к парню, но путь ему преградил шаман Млеткын:

— Попробуй, вкусно, — шаман что-то протянул Сорокину.

Сорокин взял теплое светлое мясо и машинально положил в рот. Но тут его взгляд скользнул по рукам Млеткына, по его заскорузлым пальцам, перемазанным засохшей кровью, жиром и давно не смываемой грязью, тут он вспомнил о болезни, про которую толковали в Улаке… Позыв к рвоте был так силен, что Сорокин даже застонал.

Шаман хрипло засмеялся:

— Видишь? Вкусно? Можно подавиться, само так и лезет в глотку. Да не торопись, прожуй как следует.

Сорокин отошел к противоположному краю льдины и выплюнул в воду кусок теплого мяса. Шаман видел это и встретил учителя насмешливым взглядом. Сорокин не выдержал:

— Разве нельзя было помыть руки вот в той луже? Вы же готовите пищу для всех.

— Наш народ непривычен к чистоте, — с вызовом ответил шаман.

— Однако я знаю, как презирают нечистоплотных и вшивых. Так что зря наговариваете на свой народ.

— Когда есть возможность, отчего же не смыть грязь, — миролюбиво заметил Млеткын, — но делать из этого непреложный обычай — ни к чему.

— Есть обычаи, которые одинаковы для всех народов. Это доброта, взаимопомощь, сердечное отношение к гостю… В ваших сказаниях, в пословицах и поговорках говорится, что и чукотский народ уважает и поддерживает эти обычаи.

— Однако хорошо ты выучился говорить по-чукотски, — то ли с похвалой, то ли с осуждением заметил Млеткын. Он понял, что зря пытается перечить учителю — так недолго навлечь на себя беду. В теперешнем положении, когда Тэгрын на праздничном собрании во всеуслышание объявил, что легко можно дознаться, кто вызвал лавину, Млеткыну лучше всего держаться потише. Но ненависть к этим людям была так велика, что молчать он не мог.

— Наверное, ты во многом прав, — проговорил шаман. — Многое еще мы не понимаем и держим широко открытыми уши, чтобы можно было уловить полезное и нужное. — И Млеткын язвительно усмехнулся.

Омрылькот дал команду грузиться в вельбот. Оттолкнувшись от льдины, подняли парус, и слабый ночной ветер погнал, тяжело груженое судно к синеющему вдали берегу.

Пэнкок сел рядом с Сорокиным.

— Понравилось тебе на охоте?

— Конечно… Мне полезно было побывать здесь, — ответил учитель. — Я увидел, какой ты хороший охотник. Правда, я и раньше не сомневался в этом, но сейчас я понял тебя.

— Мы всю зиму мечтаем о таком дне… Это для нас, как для русских Новый год. Начало новой жизни. Трудная это работа, но мы любим ее… И все-таки…

Пэнкок задумался. Он мысленно много раз задавал этот вопрос Сорокину, а вслух все не решался. Может быть, уже поздно об этом думать?.. Ведь Пэнкок уже не мальчик и не юноша…

— А вот такой, как я, — с замиранием сердца начал Пэнкок, — такой, как я, мог бы стать учителем?

— Конечно! Почему нет? — уверенно произнес Сорокин.