Белые снега

Да, Лена заметно изменилась после того памятного дня, когда чей-то выстрел стремительным порывом откинул ее капюшон. Что она пережила? Что передумала с тех пор?

Сорокин в замешательстве стоял рядом с девушкой. Ему казалось, что Лена отдаляется от него, становится совсем чужой, и от этой мысли на душе у него холодело, потом вдруг вновь рождалась в груди такая горячая нежность, что только дыхни на снег — и сугроб растает…

— Сижу на завалинке и мечтаю о будущем Нуукэна. Вижу — в скалах стоят дворцы. Самый большой — дворец нуукэнского Совета. Большое окно на пролив. И сидит в том окне за большим письменным столом Утоюк в светлой гимнастерке с орденом. Потому что он заслужил орден. Это такой человек… Если бы ты, Петя, знал, какой удивительный человек Утоюк…

Блестели льды Берингова пролива.

Стояла тишина светлой ночи. Ночи с солнцем завтрашнего дня.

24

Занятия пришлось прекратить: многие ученики собирались на охоту: весенний моржовый промысел — это такая же страда для чукотских охотников, что и весенний сев для российского крестьянина. В эти дни каждая пара рук на счету, каждый человек дорог. Моржи потом уйдут, и придется их искать далеко от берега в открытом, часто бушующем летом море.

Наргинау помогала Сорокину снаряжаться на охоту.

На нескольких нартах длинные собачьи упряжки повезли вельботы под скалы, к тому месту, где припай был короток. Это было почти у самого мыса Дежнева. Здесь суда осторожно сняли с нарт и поставили на плоские деревянные катки, напомнившие Сорокину железнодорожные шпалы. Собаки в сопровождении ребятишек умчались обратно в Улак, и на ледовом берегу остались одни охотники.

Омрылькот взял на себя заботу об учителе и подробно объяснял ему все, что делали охотники. Только о коротком жертвенном действе, которое Млеткын выполнил явно второпях, стесняясь учителя, он ничего не сказал.

Сорокин невольно любовался Омрылькотом, чувствовавшим себя здесь, на морской охоте, как в родной стихии. Он отдавал короткие, энергичные приказания, и люди беспрекословно повиновались ему.

Омрылькот попросил принести гарпун.

Орудие морской охоты чукчей представляло остроумное изобретение. К гарпуну был приспособлен ременной линь и надувные поплавки из цельных тюленьих кож, снятых чулком с туши убитого зверя. Между задних лап торчала обыкновенная деревянная пробка, которой затыкали пыхпых, когда в него собственными легкими накачивали воздух. Ременной линь соединялся с металлическим наконечником гарпуна, который насаживался на штырь гарпунного древка и мог свободно отделяться. Когда острие гарпуна вонзалось в тело животного, ременной линь натягивался, и под его действием наконечник поворачивался, становясь в ране так, что уже не мог выскочить обратно.

Омрылькот объяснил назначение каждой детали вельбота от руля до парусного сооружения.

Пока старик разговаривал с учителем, шла работа.

Наконец все было готово к отплытию. Млеткын вернулся, высказав богам все, что полагалось сказать в этот день.

— Атау! — коротко сказал Омрылькот, и гребцы осторожно спустили в воду вельбот.

Для Сорокина место в вельботе было указано на корме, под невысокой площадкой, на которую взгромоздился Омрылькот. Между ног старика в выдвижном ящичке помещался плавающий компас старинной английской фирмы.

— Приходится пользоваться? — спросил Сорокин.

— В сильный туман помогает, — ответил Омрылькот. — Хорошая вещь. Иногда смотришь — как живой!

Но в этот день компас не понадобился: стояла ясная, тихая погода. Гребцы вставили весла в уключины, и вельбот поплыл, огибая льдины, уходя все дальше и дальше от ледового берега на тропу моржей.

На носу судна стоял Каляч. Он то и дело прикладывал к глазам бинокль. Рядом с ним надувал пыхпых Пэнкок. Каляч еще не простил ему похищения, но на промысле нет места личным обидам, и в вельботе тесть разговаривал с непризнанным зятем, словно ничего и не случилось.

Едва отчалили, Омрылькот умолк. Начиналась серьезная работа, тут нет места пустым разговорам.

Часа через полтора увидели первых моржей. Каляч указал рукой направление, и гребцы налегли на весла. Пэнкок привел в боевую готовность гарпуны, зарядил винчестер.

— Бери мой винчестер. Он пристрелян бить в середину, — предложил Сорокину Омрылькот.

Винчестер Омрылькота был ухожен и чуточку переделан, как это водилось у каждого чукотского охотника. Прежде всего был намертво зафиксирован прицел. Обычно метров на пятьдесят. Сняты «лишние», по мнению охотника, части.

Вельбот приближался к льдине, на которой лежали моржи.

Огромные животные пока не подозревали о надвигающейся угрозе. Но вот один встревоженно оторвал ото льда клыкастую голову, огляделся вокруг. За ним приподнялся второй, третий. Видно, моржи почуяли опасность. А тем временем гребцы вовсю налегли на весла. Можно было только дивиться их мастерству: не слышно было ни единого всплеска. Весла опускались в воду, словно ножом резали ее, и снова стремительно взмывали вверх, роняя на поверхность редкие капли.