Белые снега

Пэнкок и Каляч стояли на носу лодки. Один держал винчестер, другой гарпун. Вот уже льдина совсем близко. Грянул выстрел, за ним еще — и два моржа остались на льдине, воткнувшись клыками в рыхлый подтаявший снег. Остальные четверо мгновенно скользнули в воду и нырнули в глубину.

Завороженный зрелищем, Сорокин забыл, что держал в руках винчестер.

Вельбот причалил к льдине, и охотники, качнув ее, выпрыгнули на лед. Теперь можно было громко разговаривать. Оба моржа оказались убитыми наповал.

— Хорошие моржи, жирные, — удовлетворенно произнес Омрылькот, трогая носком торбаза еще теплые туши.

Это была первая добыча. Она будоражила и волновала людей, вырывала возгласы восклицания, слова радости. Острые ножи вонзились в туши, и через несколько минут на льдине распластались моржовые кожи с толстым слоем жира и гора дымящегося мяса.

В сторонке шаман Млеткын разжег примус и поставил на него котел с морской водой, смешанной с пресной, снеговой, набранной здесь на льдине.

Опьяненные первой добычей люди не знали, за что хвататься в первую очередь: то ели кусочки сырой печени, то черпали кровь, набравшуюся в жировых складках, то принимались жевать хрящи из ластов. Омрылькот нарезал моржовое сердце и бросил кусочки в котел.

Вельбот, видимо, не мог поднять больше двух моржей, и поэтому охотники уже не торопились. Они спокойно ожидали, пока сварится моржовое сердце. Лица у всех были перемазаны кровью и жиром, но никто не обращал на это внимания. Сорокин не отставал от охотников. Правда, он не решился вонзить свой нож в тушу, но помогал таскать мясо в вельбот, скатывал моржовые кожи следуя примеру Омрылькота, пробовал куски теплой печени и даже отважился отпить несколько глотков крови.

Где-то неподалеку охотились два других улакских вельбота. Меж льдин сновали суда нуукэнцев и инчоунцев. Здесь должны были быть охотники даже из Уныина. Пролив был широк, и места хватало всем — и чукчам, и эскимосам Большого и Малого Диомидов, и охотникам из Кыгмина, мыса Принца Уэльского.

Вскоре поспело моржовое сердце — полусырое, но горячее и удивительно вкусное. За едой Омрылькот продолжал рассказывать Сорокину о премудростях моржовой охоты. Потом не спеша пили чай. Давно у Омрылькота не было такого настроения. Всю зиму его одолевали мрачные мысли и предчувствия. Ему казалось, что за это время он так и не видел настоящего дневного света, так и просидел при тусклом мерцании жирника. Он просыпался ночами и среди воя пурги слышал голоса предков, давно ушедших сквозь облака. А войти в сношение с ними значило признать свою собственную старость и облачиться в белоснежные штаны из шкуры зимнего оленя. Человек, надевший белые штаны, как бы отрешался от жизни и ожидал удобной оказии для того, чтобы перейти в мир спокойствия. Если приходила болезнь и забирала его, никто особенно не печалился — ведь человек уже носил белые штаны! А если он дряхлел настолько, что уже не мог заботиться о себе сам — он просил близких помочь ему переступить порог жизни.

Нет, Омрылькот еще не собирается надевать белые штаны! Он еще поживет, он еще себя покажет! Слишком рано обрадовались тангитаны!

Недалеко от льдины, низко стелясь над водой, пролетела стая уток. Шум крыльев прервал размышления Сорокина. А он думал о Лене… Что же случилось? Почему так переменилась Лена? Почему? Кто-то из мудрецов сказал: разлука убивает любовь… Да, но другие, не менее мудрые, утверждали, что, наоборот, разлука укрепляет чувство, проверяет его настоящую силу. Кто же из них прав? Внешне Лена все та же — нежная и внимательная, но Петр чувствует, что это дается ей с трудом, будто Лена хочет преодолеть какую-то преграду и… не может. Она не говорит ничего, думает, все уладится, думает, ее состояние временное и скоро пройдет. Но он-то видит…

Сорокин усилием воли заставил себя оглянуться.

Рядом с ним посередине широченного водного потока, забитого белыми льдами, на границе двух великих океанов, на виду двух материков, на крохотной льдине сидели перемазанные кровью и жиром люди и ели сердце только что убитого моржа, запивая его крепким чаем. Мимо них пролетали птичьи стаи, над ними сияло весеннее долгое солнце, и радость их была сродни этому ослепительному весеннему дню. Мощное дыхание океана чуть приподнимало и опускало льдину. Словно невидимое огромное существо несло и ее, и вельбот, и весь этот, похожий на сказочный, мир на своей гигантской ладони. Наверное, именно в такое мгновение еще в далекой древности и родилась у жителей берегов Берингова пролива сказка о добром великане Пичвучине. Ему, этому огромному человеку, море было по колено. На завтрак он съедал двух-трех китов. В его рукавице могли спастись от непогоды сразу несколько вельботов и байдар. Ложась спать, Пичвучин отламывал вершину горы и клал ее под голову вместо подушки. Если чихнет великан, поднимается такая буря, которая не утихает потом несколько дней. Особенно часто чихает великан в зимнее время…