Белые снега

— И я хочу сказать! — неожиданно крикнул со своего места Кмоль. Он встал, высокий, худой. — Сегодня мы собрались на сход не только затем, чтобы выбрать Совет, но и поговорить о жизни. Верно толковал Омрылькот: нам по-старому жить нельзя. Если поразмыслить, то наш народ оказался в стороне от главной дороги. Мы удивляемся разным чудесам, нам и в голову не приходит, что они сделаны такими же людьми, как и мы с вами. Раньше мы считали, что грамота — это особенность белого человека, так же, как его белая кожа и большая борода. Но вот пришли люди, — Кмоль кивнул на Сорокина, — и сказали: «Вы тоже можете такое». И вправду, не прошло и года, а наши дети уже складывают слова и даже помогают переводить важную бумагу из Петропавловска. Главное в новом законе — это то, что власть больше не позволяет обманывать нас ни торговцам, ни нашим собственным землякам. В прошлом году в середине зимы Омрылькот взял у меня три шкуры белого медведя и дал за них два кымгыта и один пыгпыг[20] с тюленьим жиром. В ту зиму я сильно болел и не мог ходить на охоту. А потом за мои шкуры Омрылькот купил в Номе четыре брезента и покрыл свою ярангу и яранги своих родственников. Наш Омрылькот, наверное, не так богат, как те, против которых восстали русские бедные люди, но и у нас в Улаке есть человек, который не прочь обмануть нас, поживиться за наш счет… Вы его хорошо знаете… Я все сказал. — И Кмоль опустился на пол.

Пока говорил Кмоль, Омрылькот молчал и даже улыбался, словно слушал речь неразумного младенца.

Поднялся Пэнкок. Он впервые решился на это: на таких сборищах по древнему положению должны были беседовать лишь старики да взрослые мужчины. Но сегодня, раз сюда пришли даже женщины и полоумный Умлы, сегодня чего стесняться?

— Я хочу сказать: пусть будет родовой Совет, комчемоль и граненые иголки. Без граненых иголок трудно сшить непромокаемые торбаза. Пусть скорее в наше село приходит большой пароход и привезет нам много новых товаров и новые ружья. В старых стволах стираются нарезы, пуля летит криво и не попадает в зверя…

Пэнкок чувствовал, что говорит совсем не то, что надо, не то, что хотел сказать, но остановиться не мог.

— И пусть люди в нашем селении женятся по новым обычаям, не отрабатывая невесту…

— Чего захотел! — откликнулся Сэйвытэгин, дальний родственник Йоо. — Хочешь даром получить жену? Мы тут собрались для важного дела…

— И правда! — раздались голоса с того ряда, где сидели белоштанные старики. — Зачем позвали молодежь, несмышленых? И женщины почему пришли? Разве это женское дело — выбирать Совет?

— Товарищи! Товарищи! — Драбкин поднял руку. — Советская власть провозгласила равенство между мужчиной и женщиной. Они теперь — как бы одно и то же…

По классу прокатился смешок.

— Вот отчего он на женском языке заговаривал! — воскликнул Гэмо, показывая на Драбкина.

— Товарищи! Товарищи! — Драбкин едва сдержался, чтобы не выругаться. — Новый закон говорит, что женщина такой же человек, как мужчина, и может быть даже избрана в Совет, если найдутся достойные.

Слова эти еще больше развеселили собравшихся. Но вот с заднего ряда поднялась Панана, и все сразу затихли. Лет пять назад она потеряла мужа — он тоже, как и муж Наргинау, погиб во льдах. Осталась она с тремя детьми. По обычаю о ней и детях должны были заботиться родственники. Но в клане Пананы не было сильных и удачливых мужчин — родственники ее и сами жили не сытно… И тогда женщина взяла ружье, надела лыжи-снегоступы. Люди с сожалением смотрели ей вслед. Она ушла в море и вернулась к вечеру, сгибаясь под тяжестью добычи. Все молча смотрели на эту необыкновенную женщину, посрамившую многих мужчин Улака. С этого зимнего вечера Панана стала настоящим охотником, и люди смирились с тем, что она ходила в море и на вельботе. Панана говорила хриплым голосом, но на женском языке.

— Почему вы смеетесь над разумными словами? — резко спросила она. — Женщина может многое… Она полноценный человек и пусть заседает в Совете, который будет заботиться не только о взрослых, но и о детях. И еще хочу сказать — я слышала, что у русских есть свои шаманы, которые хорошо лечат болезни…

— У нас есть Франк-Млеткын! — крикнул кто-то из сидящих на полу.

— В излечении больных он не очень силен, — бесстрашно заявила Панана, заставив шамана низко опустить голову. — Я слышала о русских врачевателях, которые хорошо лечат. Пусть к нам приедут. Хочу сказать: правильно говорил Пэнкок о граненых иголках и я радуюсь, что есть человек, который заботится о женщинах. Я все сказала.

Панана села. Слово снова взял Драбкин.

— Вот тут, — показал он на бумагу, лежащую перед ним на столе, — я записал все ваши просьбы. Мы передадим их в Петропавловск, и я обещаю, что Советская власть пришлет и врача, и граненые иголки, и новые ружья. Все говорили правильно, но никто не сказал, кого вы хотите видеть в своем Совете. Прошу назвать имена.

Все застыли в напряженном ожидании. Омрылькот кинул быстрый взгляд на Млеткына. Шаман встревоженно оглянулся.