Белые снега

— Разговор есть, — сказал наконец Омрылькот. — Новые власти будут назначать своих начальников… Совсем не так, как это делали в старину, когда люди Солнечного владыки ездили по стойбищам и выбирали достойных, владеющих силой и богатством. Такими были Армаургин и мой дальний родич Омрыроль… Их уважали на побережье и в тундре… А нынче другое время настало. Русские выдумали убогую власть бедных, власть тех, кто ленив и пренебрегает старинными обычаями. По тундре повезли бумагу, на которой закреплены значками слова камчатских мятежников.

Омрылькот хорошо помнил содержание листка.

Там говорилось о том, что раньше в России были люди, которые грабили трудовой народ, стремясь разбогатеть; говорилось о какой-то большой войне, из-за которой перестали ходить пароходы и наступил голод. Потом бедняки взяли в руки оружие и пошли на богатых. Их, бедняков, больше, чем людей, живущих в достатке… Вот и победили они… В бумаге говорилось, что нынче снова появилась мука, чай, сахар… Отобрал народ у богачей их добро и раздал все бедным. И еще призывала бумага учить грамоту. Грамотные люди скорей наладят новую жизнь. Омрылькот держал перед собой листок — будто читал.

— В этой бумаге сказано про родовые собрания, — продолжал Омрылькот. — Они будут новый закон устанавливать, жизнь нашу улучшать…

— А чем плоха наша жизнь? Зачем улучшать ее? — спросил Каляч.

— Тем плоха, что неравенство есть, — сказал свое слово Млеткын.

— А оно и будет. Люди с самого рождения разные…

— Однако равенство нравится тем, кто неудачлив в жизни, — проговорил Омрылькот. — Тот, кто сидит внизу, всегда с вожделением посматривает наверх. Обделенный судьбой и удачей винит тех, кто силой своей да умом стал заметным человеком… В этой бумаге говорится про Ленина, вождя бедных людей. Это он двинул их на дом Солнечного владыки.

— Что будем делать? — спросил Каляч.

— Сами пустили зверя в ярангу, — пробормотал Млеткын.

— Дело не в самой грамоте… — заметил Омрылькот. — Кто такой Ленин, откуда он взялся?

— В бумаге сказано — великий человек.

— Может, русский шаман или поп? — предположил Млеткын.

— Скорее всего, учитель. И наш Сорокин делает, как Ленин. Сначала он обещал только научить детей грамоте, а теперь переводит на наш язык вредные слова.

Млеткын взял в руки листок. Шаман тоже не умел читать, как и все его земляки.

— Детям это не под силу, — сказал он. — Я думаю, что перевод сделали Тэгрын с Пэнкоком. Они все время околачиваются в школе.

— Это верно, — кивнул Каляч. — От них зараза и к детям идет.

— Все пошло от учителя, — проговорил Омрылькот. — От него. Значит… когда его не будет, прекратятся и занятия в школе…

— Убить его! — сквозь зубы процедил Каляч.

— Не надо убивать, — возразил Омрылькот. — Если мы его убьем, придет Красная Сила и отправит нас в сумеречный дом. Надо по-другому… Чтобы он сам…

— Ты должен подумать об этом. — Каляч взглянул на шамана.

Млеткын поежился. Он, конечно, мог бы подумать о смерти Сорокина, если бы тот был чукчей, простым человеком, к которому можно прийти в любое время, разделить с ним трапезу, выкурить совместно трубку. От предков к Млеткыну отошло многое, отчего человек незаметно, но неотвратимо приближался к своему концу. Но учитель…

— Разве ты не можешь послать ему какой-нибудь убийственный уйвэл? — спросил Каляч.

— Он русский. То, что годится для чукчи, бессильно против тангитана.

— Но ты жил в Америке…

— У тангитанов лучшее оружие — ружье, — ответил Млеткын. — Но такое убийство карается законом белого человека. Верно говорит Омрылькот: надо сделать так, чтобы учитель сам помер. Есть пурга, снег, холод… Думать надо.

— Надо действовать осторожно, — сказал Омрылькот. — Пока не будем ему мешать. Может, даже на выборы пойдем… Когда учителя не станет, все вернется на свое место.

— А милиционер? — напомнил Каляч.

— Он не умеет учить грамоте, — ответил Омрылькот. — Такой человек не опасен.

— Хорошо, избавимся от учителя, но зараженные им Тэгрын, Пэнкок, Сейвытэгин, Армоль, другие останутся. Они ходят учиться грамоте. С ними и женщины — Наргинау, Йоо, Омрына…

— И тебе, Каляч, тоже не мешало бы поучиться, — строго сказал Омрылькот.

— Мне? — удивился Каляч.

— И Гэмо пусть ходит.

— Может, и мне пойти? — усмехнулся Млеткын.

— И тебе… Если бы мы знали грамоту, давно бы прочитали эти значки, — Омрылькот показал на бумагу. — А Гэмо мог бы стать торговцем в новой лавке большевиков. Надо вперед глядеть… Нынче жизнь пошла быстро, трудно за ней угнаться. И тот останется в живых, кто не щадит себя…