Белые генералы

А. И. Деникин противился новому назначению, да и Алексеев был обижен — Деникина ставили как бы подталкивать его принимать волевые решения. Они договорились поработать вместе месяца два, и если у Деникина не будет спориться штабная работа, то он уйдет командовать какой-нибудь из русских армий. Они сработались, но плодотворной эту работу назвать нельзя. Новое правительство, учитывая и происхождение и левые (относительно) взгляды Деникина, надеялось с его помощью «демократизировать» армию. Деникин же считал, что «демократизация» армии во время войны приведет вооруженные силы к развалу, и противился новым веяниям. Но разложение войск шло неумолимо. Новое правительство отрешило половину корпусных и треть дивизионных командиров, новые назначения делались с учетом политических взглядов, а не профессиональной пригодности. В частях вводились солдатские комитеты.

Профессиональному военному А. И. Деникину временами казалось, что в верхах сходят с ума. «... Не только для истории, но и для медицины состояние умов, в особенности у верхнего слоя русского народа в годы великой смуты, представит высокоценный неисчерпаемый источник изучения», — писал он впоследствии.

Через два месяца в результате правительственного кризиса Гучкова на посту военного министра сменил присяжный поверенный А. Ф. Керенский. «Это был человек фразы, но не слова, человек позы, но не дела», — пишет историк. Одним из первых дел его стало смещение Алексеева за «недостаточную революционность». Верховным главнокомандующим стал Брусилов. Он надеялся увлечь солдат в бои, взывая к революционному долгу, заигрывал с комитетами. «Антон Иванович! Вы думаете, мне не противно махать постоянно красной тряпкой? — признавался он Деникину. — Но что же делать? Россия больна, армия больна. Ее надо лечить. А другого лекарства я не знаю».

В таких условиях русская армия в июне 1917 года пошла в очередное наступление.

А И. Деникин с Брусиловым «не сработался». Брусилов предложил перевести Деникина командовать Западным фронтом. Керенский согласился. Одним из доводов был тот, что генерал Деникин верит в возможность армии наступать даже в такой ситуации.

Одной веры было мало. Солдатские комитеты отказывались идти в наступление, пока им не прикажет сам Керенский. Пришлось Керенскому ехать на фронт и выступать перед солдатами. Наступление отложили на три недели. Западный фронт перешел к активным действиям, когда наступление соседей с юга было уже остановлено, но первые три дня боев показали, что сражение будет проиграно.Так и случилось.

16 июля Керенский собрал в Ставке совещание высших воинских начальников, чтобы проанализировать положение. Присутствовавший на совещании Деникин выступил первым. Он сказал, что у России больше нет армии, и необходимо ее создавать наново. «Ведите русскую жизнь к правде и свету под знаменем свободы! Но дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под старыми нашими боевыми знаменами, с которых — не бойтесь! — стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его нет больше. Но есть родина. Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед.

Но вы — вы втоптали наши знамена в грязь. Теперь пришло время: поднимите их и преклонитесь перед ними, если в вас есть совесть!» — такими словами закончил он выступление.

Керенский жал ему руку и благодарил «за смелое и искреннее слово», но позже говорил, что «генерал Деникин впервые начертал программу реванша — эту музыку будущей военной реакции».

После совещания Керенский сместил Брусилова с поста Верховного главнокомандующего. На его место получил назначение генерал Л. Г. Корнилов. Боевой генерал, попавший в плен и бежавший, командовавший в 1917 году прославленной 8-й армией, Корнилов был известен как республиканец, противник старого режима, а кроме того — человек решительный, который не побоится пролить кровь, свою и чужую.

Но, получив столь высокое назначение, Корнилов первым делом предложил тому же Деникину: «Нужно бороться, иначе страна погибнет... Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там — пусть делают что хотят...»

А. И. Деникин тоже считал, что страна гибнет. «Революция была неизбежна, — писал впоследствии он, — Ее называют всенародной. Это определение правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой властью решительно всех слоев населения... Революцию ждали, ее готовили, но к ней не подготовился никто, ни одна из политических группировок... После 3 марта и до Учредительного собрания всякая верховная власть носила признак самозванства, и никакая власть не могла удовлетворить все классы населения ввиду непримиримости их интересов и неумеренности их вожделений». В стране творилось «нечто невообразимое», при взгляде с фронта тыл представлял «сплошное пространство, объятое анархией, и нет сил преодолеть его».