Беги, ведьма

Детский плач, тихий, как кошачье мяуканье, не дает покоя, заставляет вспоминать о чем-то важном, о том, что никак нельзя забывать. В ушах шумит море, заглушает плач, отнимает силы. Волны покачивают беспомощное тело, словно в лодочке – или колыбели? – вылизывают кожу шершавыми языками, разговаривают разными голосами: сиплым старым и звонким молодым. И Лиза из последних сил старается выплыть, в беспокойном море ухватиться за что-нибудь надежное, незыблемое.

– Стешка, где тебя носит?! Дите от голода криком кричит, надрывается, – говорит волна старым голосом и сильнее качает лодочку-колыбель.

– Отослала ведьма старая еще поутру, даже рта открыть не дала. – Молодая волна говорит зло, торопливо. – А то не понимает, что мне из дому надолго никак нельзя отлучаться!

– Все она понимает, гадина. Оттого и отослала. На-ка, забери с рук да покорми уже. Может, замолкнет да поспит. С ночи ж орет, не унимается. А я ж не молодка уже, Стешка, мне бы хоть с хозяйкой, Лизаветой Васильевной, управиться.

– Так что ж мне, молока, что ли, жалко! Грудь вон расперло, болит – спасу нет. Федюшка мой один не справляется, хоть тоже, считай, полдня голодный, без мамкиной сиськи.

Молодой голос говорит-говорит, а детский плач становится все тише, пока и вовсе не затихает. А лодочка качаться почти перестает, дарит успокоение. Надолго ли?..

– А как тут наша голубушка? – Молодой голос теперь разговаривает тихо, напевно, точно баюкая.

– Да как ей быть? – шепчет старый голос и качает лодочку. – Который уже день в лихоманке, а дохтура нет. Заболел дохтур! Кто это ему дозволил болеть в такое страшное время?

– Да что же ты, баба Груня, на Бориса Глебыча наговариваешь?! Он же, бедняжка, почитай, при смерти. Как эти ироды больницу разгромили, так с ударом и слег. Ему самому теперь дохтур нужен.

– Я Кондратиху сегодня позвала. – Старый голос падает до едва различимого шепота. – На заре приходила, чтобы Клавка, гадюка, не прознала. А что, коли дохтур при смерти, так и нашей голубушке помирать?! – Голос умолкает, а потом резко возвышается почти до крика. – И без того намучилась. Мало что сама слабенькая, так еще и дитя до сроку родила. А Клавка, змеюка подколодная, повитуху запретила звать. Вот, Стешка, чует мое сердце, это она Лизавету Васильевну и младенчика хотела извести.

…Младенчик. Младенчики плачут тоненькими голосами, и от плача этого что-то сжимается внутри, кровоточит. Младенчики не должны плакать. Неправильно это.

– И что Кондратиха? – В молодом Стешкином голосе слышатся слезы.