Беги, Люба, беги!

Лидка не въехала, поскольку о своих вчерашних друзьях явно не помнила.

Приведя себя в порядок, я переместилась на кухню. Лидка втекла следом.

Бросив мимолетный взгляд в мойку, я отметила, что вчера ночью чашку Тигрин вымыть поленился. «Потому что знал, что Олег не вернется и не заметит лишней чашки... — заваривая чай, подумала я. — Все они одним миром мазаны!»

Приткнувшись в углу на табурете, подруга неприязненным взором следила за моей активной утренней деятельностью. От моего мельтешения ее мутило.

— Дать попить! — хрипло каркнула она, сосредоточив взгляд на горшке с цветком.

— Возьми... Ляля! — отрезала я.

— Почему ты меня называешь Лялей? — Вельниченко пыталась придать голосу суровость, но попытка выглядела жалко. — Не выспалась, что ли?

Именно этого я и ждала.

— Зато ты прекрасно выспалась... Ляля! Неужто не помнишь собственного имени?

Вельниченко долго глядела на меня с прищуром, но я не могла тратить время попусту, отвечая ей тем же. Мне все-таки на работу надо.

— Зря стараешься, — хрюкнула я, — все равно дырку. не проглядишь. Ты как вчера, новым друзьям представилась?

Вопрос глухо резонировал где-то в районе Лидкиного мозжечка, вежливо отказываясь перетекать в соответствующий для ответа отдел мозга. Посему образы новых друзей бесформенными кляксами загадочно мерцали в самой глубине похмельного сознания, не видя никаких веских причин показываться наружу.

— Каким новым друзьям?

Дожевывая бутерброд и поглядывая на часы, я скороговоркой описала Лидке пейзаж, представший, моему встревоженному взору вчера в «Нефертити». Она слушала молча, часто моргая по причине плохой переносимости яркого утреннего света. Понятно, какой уж тут свет после вчерашнего возлияния.

— Ты не врешь? — с надеждой уточнила она, когда я, закончив завтракать, встала. — Я пила коньяк с двумя бугаями? Без закуски?

— Вру?! — возмутилась я, раздумывая стоит ли добить подружку, поведав о вчерашнем присутствии Тигрина. — А твоя опухшая физиономия тебе ни о чем не напоминает? Вот что: мне тут с тобой некогда, поскольку на работу надо. А ты лучше звякни на службу и возьми отгул. Нечего сослуживцев своим видом пугать.

Мое предложение явно пришлось подруге по вкусу, ей гораздо больше хотелось обратно в кровать, чем в офис. Наказав ей вымыть посуду, когда выспится, я вышла в коридор. Лидка из чувства солидарности потащилась туда же.

Поглядывая в зеркало, я завязывала на шее синий шелковый шарфик, и Вельниченко вдруг ожила. Даже глаза сверкнули.

— Вспомнила! Любка, я вчера с таким мужиком встретилась — закачаешься!

—Угу! Качалась вчера ты... Которого имеешь в виду: лысого или со шрамом?

— Лысого? Со шрамом? — Щенячий восторг на физиономии подруги сменился недоумением. — Шрама, кажется, не было! И вроде он не лысый. Он такой... — восторг появился снова, — необыкновенный! И глаза у него точь-в-точь, как твой платочек! Не помню только, о чем мы с ним договорились...

— Зато он этого никогда не забудет! — Догадавшись, о ком идет речь, я не удержалась и захохотала. — Костюм ему точно в химчистку нести. Лучшего способа познакомиться трудно и представить!

Пришлось вкратце поведать о вчерашней операции по Лидкиному освобождению от собутыльников. Похоже, рассказ ей не слишком понравился.

— Д потом ты кувыркалась в клумбе с бархотками, исполняла популярные песни и клялась Максиму в вечной любви, — закончила я, поглядывая на часы. Через пять минут меня будет ждать Христенко. — Теперь вспомнила?

Вельниченко задумчиво пошлепала губами.

— В клумбе, говоришь? — хмыкнула она, подозрительно глубоко замаскировав искреннее раскаяние. — То-то я утром подумала: чего это простыня у тебя такая грязная?

Оставив подружку размышлять о ее поведении, я спустилась вниз, а через двадцать пять минут входила вместе с Жанной в свой рабочий кабинет.

Первая половина дня пролетела незаметно. Часы пропикали «два», и медсестра ненавязчиво наполнила:

— Любовь Петровна... Вы помните? К Седоватому?

Конечно, я помнила, а если еще точнее — и вовсе не забывала. Персональный вызов к главному отчего-то тревожил, хотя никакой вины за собой я не чувствовала.

Ровно в четырнадцать сорок я аккуратно постучала в солидную дубовую дверь с золоченой табличкой.

— Войдите!

— Здравствуйте, Михаил Викторович! — улыбнулась я, ощущая в организме препротивную постороннюю вибрацию. — Вы меня вызывали?

Ястребино-пронзительные голубые глаза одним махом пришпилили меня к обратной стороне дубовой двери, но откуда-то у меня все же взялось мужество добраться до ближайшего стула.

— Ах, это вы, Любовь Петровна! — воскликнул вдруг главврач, словно ждал меня всю свою жизнь. — Здравствуйте, здравствуйте! Проходите, присаживайтесь поближе!

Ободренная таким радушным приемом, я послушно пересела ближе к столу.