Беги, Люба, беги!

Однако прошло три дня, и мое мнение изменилось. Я пробовала дозвониться домой, но по-прежнему безрезультатно. Как-то даже решилась позвонить Ферапонтову, но и его не оказалось на месте. И если отсутствие связи с родным домом и молодым неженатым соседом можно было еще как-нибудь объяснить, то полнейшую тишину в квартире Вельниченко понять было трудно.

Мысли об этом исправно изводили меня по утрам и вечерам, днем на них просто не оставалось времени. Мало того, что график занятий был составлен четко и плотно! Пугало то, что он неукоснительно выполнялся. Иной раз клиника напоминала огромный бронированный механизм, неотвратимо приближающийся к намеченной цели.

Предлагаемая программа охватывала столько областей, что вскоре Жвакин начал ласково называть нашу группу «медицинским спецназом». На что Березкина морщила нос, заявляя, что в высокоразвитых странах говорят «врач общей практики». Палаты, операционные, морги, лекции и семинары слились в одну нескончаемую полосу. После недельной работы в реанимации я перестала спать. Мне чудились белокурые немецкие старушки в чистых крахмальных сорочках в горошек, «утки», капельницы и даже долговязая медсестра Эльза, завлекательно скалившаяся на Боженкова. Навалилась тоска, и хотелось домой. Ссоры с мужем, телефонный маньяк, синий саксонский фарфор, «жучки» и остальные проблемы уже казались милыми добрыми глупостями, существовавшими только в моем воображении.

В один из вечеров я в очередной раз повторила попытку дозвониться до Олега. Смиренно выслушав заунывные гудки, уже потянулась, чтобы дать отбой, когда трубку неожиданно сняли,

— Олег! — заверещала я, позабыв, что кроме меня в холле сидят еще несколько человек. — Это я!

— Здравствуйте! — отозвался приятный женский голос, и трубка в моих пальцах задрожала. Я безвольно привалилась к стене и закрыла глаза. Только не это... — Сейчас никто не может подойти к телефону...

— Черт возьми! — еще громче заорала я, правда, на этот раз от радости, поскольку поняла, что общаюсь с автоответчиком. Видимо, супруг наконец-то купил новый телефонный аппарат. — Олег, сними трубку, это я!

Но трубку никто не снял, пришлось рассказать автомату о том, как я устала, соскучилась и хочу домой.

— Ну, что ж... — напоследок тихо прошептала я. — Скоро увидимся... Мы возвращаемся в среду днем...

После этого я присоединилась к коллегам, отдыхающим в баре, и лихо осушила два коктейля подряд.

— Что-то ты разошлась сегодня, — с любопытством поглядывая в мою сторону, хихикнула Березкина. — Случилось чего?

— Нет, — пожала я плечами. — Домой дозвонилась, муж новый телефон поставил.

— А-а! — понятливо кивнула она. — А я решила, что ты стараешься про завтрашнее не думать...

— А что завтра? — нахмурилась я, поскольку в новое расписание заглянуть поленилась. — Опять операционный блок?

Светка покачала головой, и я сразу обрадовалась. Наблюдая во время операций за ловкими руками профессора Шмерке, я, конечно, в обморок не падала, но и восторга., как Жвакин или Посколец, не испытывала.

— До обеда лаборатория, а потом забор донорских органов... В четыре часа. Видишь, как Илюшка светится?

Моя радость улетучилась быстро и без следа.

— Вот зараза! — с сердцем протянула я. — Возьму-ка еще одну «Мери»! — Я махнула бармену. — А как можно точно узнать, когда будет забор органов? В пять или в шесть? Нельзя же знать об этом за неделю?

Березкина повернулась и посмотрела внимательно. Ее ответ мне не понравился, к тому же никоим образом не удовлетворил любопытства:

— Нужно в четыре — значит, будет в четыре...

Вскоре мы направились спать. Проходя через холл, я

решила попробовать еще раз дозвониться до любимой подруги. Березкина ушла к себе, а я взялась за телефон. К моей радости, после второго гудка послышался усталый голос Лидкиной мамы:

— Алло?! Говорите!

— Нина Сергеевна, здравствуйте! Это Люба! Лида

дома?

После чего случилось страшное. Нина Сергеевна зарыдала в голос, тщетно пытаясь что-то выговорить. С большим трудом мне удалось ее успокоить, но после столь многообещающего начала я сама была на грани истерики.

— Лидочка в больнице... — услышала я сквозь всхлипывания. — Упала с лестницы возле гаражной мастерской... — Длинную бетонную лестницу с железными перилами и полустертыми от старости ступенями я помнила прекрасно. Она вела вниз от шоссе к парку. Еще в школе мы носились по ней, играя в казаков-разбойни-ков, а зимой катались на санках. Более удачное место, чтобы свалиться, трудно найти! —Был сильный ливень, она поскользнулась... Очень сильно разбилась. А ведь место там глухое! По счастью, ее увидел знакомый, привез в больницу... Три дня без сознания в реанимации... Теперь вот пришла в себя...

— Что врачи говорят?

— Что говорят... — горестно повторила несчастная мать, — нужно надеяться на лучшее...

— Жить будет? Ходить будет? — Я торопилась, потому что остался последний жетон. — Она вас узнает?

— Да, да! Глазами показывает, моргает... Я у нее по ночам дежурю, утром ухожу...

— А зачем она туда пошла?

— Не знаю... Она ведь еще не может..

Нина Сергеевна не успела закончить фразу, нас разъединили.