Беги

Тогда она набралась смелости и выпалила, что раз у него другая женщина, то лучше, если они с Беатриче уедут домой. Он толкнул её со всей силы, а когда она упала, двинул ногой в живот, подбежавшую дочку откинул, как котёнка, та ударилась о стену и заплакала.

Именно тогда, когда Беатриче завыла, когда Галя увидела, как потекла струйка крови по маленькой губе, она ринулась со всей мочи к окну, открыла и начала орать «помогите», «aiuto» – одно из немногих слов, которые всё же выучила. Она кричала так, что следующие три дня не разговаривала, голос пропал. Она кричала так сильно, что через пять минут в дверь стучали соседи. Когда Адольфо открыл, она выбежала из дома в чём была с Беатриче на руках. Адольфо пытался её остановить, но дорогу перегородил здоровый сосед. Гале просто повезло. В больнице оказалось, что у неё переломаны рёбра, медсестра удивилась, как она могла бежать и не чувствовать боли. Галя не чувствовала.

Она очень хотела выжить. И спасти дочь.

В больнице к ней подошла тихая женщина и спросила на русском, бьёт ли её муж. Галя рассказала всё как есть. Тогда женщина сказала, что она работает в ассоциации, каких в Италии было много по всей стране, и помогает таким, как Галя. Надо было заявить в полицию, а дальше она попадёт к ним в опеку.

Тихую женщину звали Марией, она жила в Италии давным-давно, говорила без акцента и была социальным работником.

– Мою мать забил до полусмерти отец. И нас бил. Я из России.

Она же рассказала тогда про «кодиче россо», что как только полицейские получают сигнал о домашнем насилии, они обязаны реагировать и опекать жертв. Случалось это и с итальянками.

Домашнее насилие не имеет национальности.

Галя и Беатриче попали в Casa rifugio, самое первое убежище, куда определяли женщин. Их поселили в маленькой, но опрятной комнате. Телефон забрали, чтобы муж не дай бог не нашёл. Каждая из них должна была подписать бумагу о неразглашении тайны. Никто не должен был знать, кто здесь живёт, не должен был раскрывать адрес. Персонал в том месте был очень милым, приветливым. Они пробыли там несколько дней. Пока их не отправили в то первое место в чистом поле, а потом по счастливой случайности не перекинули в Милан.

– То есть там, где ты сейчас, третье по счёту место, да? – уточнила Анита.

– Да, третье место… и надеюсь, что последнее…

* * *

Анита сидела в метро, уткнувшись лбом в стекло. Поезд проносился сквозь туннели, а в голове крутились мысли. Социальные работники, casa famiglia. Катина школа. Надо что-то делать с этим всем… И Катя… больше она не писалась, но это могло повториться.

Нет, нет, никто не может отобрать у неё детей. Это совершенно исключено.

От одной мысли у неё холодело всё внутри, руки потели, а к горлу подбиралась тошнота. Она вспомнила тотальное одиночество, в котором прожила всё детство. Если бы это случилось, она, наверно, просто подошла бы к краю платформы и кинулась под поезд.

Дома Анита крепко прижала Катю, вдохнула аромат её нежной кожи и не отпускала её до тех пор, пока та сама не попросила, не чмокнула маму в щёку и не побежала играть. Миша нежности не любил и не давался, а вот Катя постоянно просила «обнимашки».

В конце концов, у них есть всё, чтобы они были счастливы. И у неё не так, как у Гали. Анита интегрирована, говорит на языке, у неё есть работа.

Он же её не бил.

Всё наладится.

Дети заснули, Бруно остался внизу смотреть свой футбол. Анита уселась на коврик для йоги и приступила к привычной медитации. Глубоко вдохнула, глубоко выдохнула. Она визуализировала себя в светящемся шаре, вот она поднимается над землёй, проходит сквозь разноцветные слои, достигает бело-жемчужного слоя. Как объясняла йогиня, это то место, где можно обращаться к Творцу. Анита мысленно начала просить то, чего искренне хотела. Сделать Бруно добрей и сделать так, чтобы он любил её так же сильно, как она его. Ведь она его семья, а он её. И они просто обязаны быть счастливы.

Ночью, когда Анита уже спала, Бруно лёг в кровать и попросил прощения. Нет, он не сказал прямо буквально «извини», но то, что он сделал, оказавшись рядом, Анита восприняла как извинения. Надо сказать, что именно так Бруно любил раскаиваться больше всего. Особенно когда его любимая футбольная команда одерживала победу.

31

Снежана вернулась домой и потянула носом. В этот раз пахло не сырниками, но всё равно чем-то с детства знакомым.

– Мамочка, ты не представляешь, как это вкусно, – промычал с набитым ртом старший.

– Это блинчики, – причмокнул младший, – с чем-то вкусным внутри.

Галя улыбнулась и показала на место рядом:

– Будешь? Я блинчики состряпала на кефире, но тонкие, с яблочным припёком. Так моя бабушка делала.

– Только если ты составишь мне компанию, – улыбнулась в ответ Снежана и пошла на кухню за тарелками.

– А где Беатриче? – спросила она, усаживаясь за стол.

– Я тут, – пискнула девочка, выглядывая из-за айпада.

Она сидела на диване и делала упражнения по английскому.

– Мы дали ей свой, – объяснил младший.