Бег по взлетной полосе

– Раньше я дружил с башкой, – удовлетворенно кивает Кит. – У меня была мать. Почти сразу после детдома, в восемнадцать лет, она вышла замуж за папашу – вдовца с десятилетним сыном. Отец еще не был алкашом, но уже крепко поддавал. Мать любила меня, а я очень любил ее. Мелким я интересовался самолетами, и она покупала мне книги о них. Мечтал стать пилотом, когда вырасту. Хотел, чтобы мама гордилась мной так же, как ею гордился я, хотя до одури боялся высоты. Папаша и брат считали, что нельзя баловать пацана, что из такого вырастет рохля или гомик, но мама не слушала их.

Кит обеспокоенно шарит по карманам, извлекает мятую картонную пачку и с мольбой смотрит на меня:

– Ян, тут сегодня и так надымили… Можно?

На душе скребут кошки. Никогда больше я не видела его мамы, как и чистых отутюженных сорочек на худых острых плечах. Зато каждый день под облезлым грибком детской площадки в невменяемом состоянии сидели его отец и брат.

– Валяй! – Дотягиваюсь до отмытой до блеска пепельницы и ставлю ее перед Китом.

Тот поднимается со стула, долго сражается со шпингалетом, распахивает окно и возвращается на свое место.

– Я рос правильным, тихим, хорошо воспитанным… – Он зубами вытягивает сигарету и щелкает зажигалкой. – «Пожалуйста», «спасибо», все дела… Но я не мог заступиться за маму, когда папаша пускал в ход кулаки. Не мог постоять за себя, когда старший брат-дебил пинал и бил по роже. В ноябре того года, когда я пошел в школу, мама подхватила грипп и за неделю сгорела от пневмонии. А вот дальше… – Кит прочищает горло и продолжает севшим голосом: – Дальше началась веселуха.

Он выдыхает во мрак ядовитый дым, стряхивает пепел на прозрачное стеклянное дно, расплющивает окурок и безмятежно улыбается.

По коже пробегает озноб.

– Я не знала… – пораженно шепчу. – Мне очень жаль!

– Да брось, все отлично! – заверяет Кит, допивает чай, собирает опустевшие чашки, встает и споласкивает их под шумящей струей воды.

Я молча слежу за его спокойными плавными движениями.

Мы гораздо ближе друг к другу, чем я думала, – Кит тоже знает, что такое потеря.

– Так вот, о телефоне… – Он прислоняется к кафелю и скрещивает на груди руки. – В позапрошлом году мой братан поколотил кого-то и снова надолго сел. Папаша вдруг решил, что это было педагогическим упущением с его стороны и закодировался – целых шесть гребаных месяцев не брал в рот ни капли спиртного. Стоял над душой, пытался учить меня жизни – нудным бредом и подзатыльниками, а еще – купил этот телефон. Взял кредит, влез в долги. Очень хотел доказать мне и себе, что мы – семья, что его сын не хуже других. Да вот только… Поздно. Все на хрен поздно.

С ужасом замечаю, что в глазах Кита блестят слезы. Он опускает голову, резко проводит тыльной стороной ладони по щеке и тут же включает режим веселого пофигиста.

Боль – чужая, но такая знакомая, пронзает сердце ржавой иголкой. Я не ведаю, что творю: вскакиваю, подбегают к Киту и обнимаю, изо всех сил прижимаясь к его теплу.

Слышу, как стучит его сердце, чувствую, как расслабляются плечи. Он обнимает меня в ответ, и мир взрывается, рушится и летит в пропасть.

Когда-то я тоже мечтала о многом, но не сложилось… Теперь я – никому не нужная беспомощная серость, иногда неспособная извлечь из себя ни звука. Без будущего. Без перспектив. И лишь один человек на всей земле может меня понять.

– Скажи, неужели из этого нельзя выбраться? – Я плачу, уткнувшись в футболку Кита, и он гладит мои волосы:

– Можно! Нужен вдохновляющий пример? Я никогда не узнаю, что такое счастливая семья и нормальное детство, зато научился выживать в условиях, которые твоим разряженным идиотам и не снились. Когда достаточно вырос, отметелил за все хорошее брата, и тот резко меня зауважал. А у отца я стырил банковскую карточку и два года жил безбедно – подписчики переводили на нее деньги. Это был эквивалент их любви и обожания, и я понял, что могу преодолеть фобии, победить себя и стать интересным людям. И даже съесть собачий корм мне было бы не в падлу, потому что это всего лишь новый опыт. Так что… Я давно уже другой человек. Я выбрался. – Кит вздыхает и опускает подбородок на мою макушку. – Все дороги, кроме дороги в прошлое, для нас пока открыты, Ян. Жаль, что лафа с финансами закончилась: отец обнаружил пропажу и реквизировал, а деньги от донатов обналичил и пропил.

Он крепко обнимает меня и хохочет, я тоже смеюсь сквозь слезы. С Китом здорово. У Кита никогда не бывает проблем и есть ответы на все вопросы…

Идиллию прерывает настойчивое жужжание в кармане.

Кит отпускает меня, отходит к окну и застывает, обозревая унылый двор, яркие огни фонарей и полосы розовых облаков в темном небе над домами. Его черный силуэт на фоне укутавшей город летней ночи завораживает… А я дрожу от внезапного холода.

Если он встанет на подоконник, раскинет руки и шагнет вниз, я сделаю то же самое.

Потому что Кит умеет летать. Потому что я ему верю.

Но проклятый телефон продолжает надрываться как сумасшедший.

Достаю его, с досадой пялюсь на экран, подношу к уху.