Бажоный

— Трудодень за сутки будешь получать, — сообщил председатель. — Хлеба, сахару и чаю в магазине дадут в долг — счетовод оплатит. Мяса и рыбы в чуме — ешь, сколько хочешь. — И наказал: «Ружье и патроны не забудь — возьми, а собаку с собой не бери, посади на привязь, чтоб на могиле матери не безобразничала. Соседка покормит ее до твоего возвращения. В чуме собаки особые — оленей пасти обучены. А как тетка приедет, нарочным Егора Ефремовича за тобою пришлю. Он и отведет тебя в чум — дорогу знает».

Предложение председателя было неожиданным, как снег на голову, и несло романтику странствий. Десять дней Василек высидел в избе, поджидая тетку. Об учебе напоминали школьные товарищи, приходившие в субботу на выходной.

Упустить такую возможность — не раз и не два увидеть стадо оленей, возможно, лосей, волков и самого топтыгина под надежной охраной пастухов и сворой собак-волкодавов — ему не хотелось.

Василек выскочил следом за председателем на крыльцо, намереваясь посадить собаку на цепь, громко крикнул:

— Шарик! Шарик! Ко мне!

Собаки вблизи не оказалось. Прислушавшись, услыхал глухой, прерывистый лай с кладбища.

— Вот, дурень, опять могилу мамки разрывает. — Взяв лопату и закинув ее на плечо, побежал на глухой лай своей собаки. Вытащив за загривок собаку из норы на могиле матери, Василек привязал Шарика ремнем к сосенке. Быстро закидал песком нору. Подравнял песчаную могилу, прихлопывая лопатой, и повел собаку домой. «Жаль, не умеешь оленей пасти, — подумал мальчишка про Шарика. — Вдвоем в чуме было б веселей. Да ладно, не на век ухожу».

Василек заспешил со сборами, а то как бы не передумал председатель. Он представлял, как будут завидовать ему ребята, когда узнают, что он жил в чуме и пас оленей. Во время массового забоя выбракованных оленей, подростков иногда посылали в чум за мясом. Ездил туда и Василек два раза. Но что это были за поездки: только доедут, нагрузят мороженые туши в сани-розвальни, закроют их сверху шкурами, обвяжут веревками — Ив обратный путь. Совсем другое дело — жить в чуме и пасти оленей.

А пастушить Василек привычен с самого детства. Сначала он пас телят на подгорьях около деревни. С семи лет гонял в ночное лошадей. В девять лет ему доверили двухгодовалых бычков и нетелей, которых отправляли на лесные пастбища за десяток километров от деревни. А этим летом он уже ходил помощником пастуха коровьего стада.

Но пасти оленей, этих лесных красавцев, ему еще не доводилось, хотя он и мечтал об этом. Следуя вместе с Егором Ефремовичем в чум, он не мог скрыть своей радости.

В Зининой телогрейке, мохнатой собачьей шапке и больших резиновых сапогах с длинными голенищами, взятых на колхозном складе, Василек казался себе очень солидным. Уверенность придавало и висевшее за плечами ружье.

Три часа пути прошли в разговорах незаметно. Тропка подошла к ограде, сделанной из вбитых в землю почти трехметровых сосновых кольев, связанных крепкими жердями.

Войдя в открытые ворота и приблизившись к чуму, Василек и Егор Ефремович не обнаружили ни оленей, ни собак, ни самих хозяев-оленеводов.

— Не встречают нас, Ефремович, — пошутил мальчишка, опустив на землю тяжелую котомку и ружье. — И тут услышал какие-то звуки. — Так вот они где…

Он обогнул чум и почти нос к носу столкнулся с крупным бурым медведем, вывозившимся в муке, как мельник. Тот стоял на задних лапах около ларя, приколоченного к оленьим санкам, одной лапой придерживая крышку, а другой вытаскивая и засовывая муку в пасть.

Ноги у Василька враз отяжелели, и сердце учащенно забилось. Он хотел позвать на помощь и не мог: пропал голос.

Ничего не подозревавший Егор Ефремович сам отправился следом за напарником.

— Ты че, паря?! — удивленно глянул он на Василька и поперхнулся, заметив зверя.

К счастью, насытившийся топтыгин был настроен миролюбиво. Он отскочил от них в сторону и, неуклюже подбрасывая зад, кинулся к воротам.

Выйдя из оцепенения, Василек бросился за ружьем и выстрелил вдогонку медведю. Тот рявкнул и скрылся в лесу.

Стрелял парнишка дробью и не целясь, чтоб отпугнуть его подальше. Теперь, когда они отошли от испуга, Василек и Егор Ефремович со смехом обсуждали происшедшее.

Хозяева не появлялись, пришлось самим позаботиться о себе. Василек взял прокопченный чайник и пошел за водой по натоптанной дорожке, ведущей от чума к ручейку.

Оттерев песком сажу с чайника, он наполнил его водой и вернулся в чум. Там Егор Ефремович уже растопил железную печку-вагранку, и пламя, пожирая смолистые поленья, пело в трубе, уходящей под купол чума.

Поджарили на большой сковороде мясо, нарезанное кусками. Оно было удивительно сочное и нежное, и Василек с Егором Ефремовичем принялись за него с таким аппетитом, аж за ушами трещало.

После сытной еды и горячего, сладкого чая неплохо было и полежать на мягких оленьих шкурах. Но Егор Ефремович сказал, что надо дров на ночь заготовить.

— Пастухи пригонят стадо поздно, да и устанут, а в чуме тепло, пока печка топится.