Бажоный

И как ни просили, больше никому не стала показывать ее.

«Уж моя Раиска оболтуса не полюбит, стоит ли злиться на беспутную девчонку, которая так на всю жизнь и останется в деревне», — успокаивала она себя.

На свадьбу Матрена Панкратьевна с Васильком не поехали — причин тому было предостаточно. В апреле началась распутица. Мезень после ледохода вышла из берегов, залила проселочные дороги, снесла нa ручьях деревянные мосты. Пешком до районного центра и за неделю не доберешься. Да и билет до Архангельска на самолете в сто рублей обойдется. А кто их даст? В колхозе за прошедший год по тридцать копеек на трудодень насчитали, так что не знаешь, как концы с концами свести. И с подменой не просто: кто согласится, если корма на исходе и отелы идут. Как ни велико желание побывать у дочери на свадьбе, да выхода нет.

Поговорив с сыном, Матрена Панкратьевна дала Раисе телеграмму: «Поздравляем живите дружно приехать не сможем распута ждем гости целуем мама Василий».

Первое время после свадьбы письма от Раисы были частыми и радостными. Мать и брат с нетерпением ждали ее на летние каникулы. Но неожиданно Раиса сообщила: «Из общежития ушла и переехала к родителям Гриши на третий лесозавод. Приехать на лето не могу, буду работать почтальоном в поселке. Последний курс закончу заочно. Муж пока не работает». И решительно попросила: «Денег мне, мама, больше не высылай. Я уже взрослая…».

— Чует сердце мое неладно у них… — высказывала свою тревогу Матрена Панкратьевна сыну.

На крыльях бы велетела она к кровинушке своей. Но что о ней подумают люди? Скажут: «Орден получила, дом построила, дочь замуж выдала — и коров по боку. На гулянье в город потянуло! А мы за нее отдувайся, вкалывай до седьмого пота». Нет, так она не поступит.

Не спится ей по ночам. Прислушиваясь к ровному дыханию набегавшегося за день сына, она встает с постели и медленно бродит от дверей к окну и обратно, горько размышляя: «Счастье моей Раисы, видать, корова языком слизнула. Вот Татьяна Моськина — та от работы не надорвется и в замужестве не ошибется. В молодости нагуляется, да и мужика работящего отхватит. Я же научила своих детей одному — честно работать, уважать труд. Может, неправильно воспитывала? Чересчур следила, чтоб не гуляли да девичью честь берегли. И вот результат: она последние деньги на Раису извела, чтоб ее выучить, а та учебу оставила. И как это можно, чтобы молодой мужик женился и не работал? Когда ж тогда трудиться, как не молодому», возмущалась Матрена Панкратьевна.

Тревога в душе все усиливалась: И как дальше жить? У Василька одна рубаха-перемываха, штаны в заплатах. Хорошо, остались от Зины валенки да фуфайка, иначе не в чем было бы зимой выйти. Голь мы перекатная, — всплакнула женщина, упав на кровать.

Вспомнилась фраза из Раискиного письма: «Мама, мне денег больше не высылай». Что ни говори, а дочь у нее с характером. Если что не так получилось, так это от того, что к городской жизни она непривычна.

Сама Матрена Панкратьевна всю свою жизнь прожила в глухом краю обширной Лешуконии, с озерами и редкими деревнями, в которых людей с каждым годом становится все меньше и меньше. В девках рубила лес, сплавляла плоты по Мезени. Вышла замуж за своего деревенского парня, нарожала шестерых детей. А остались только Раиса и Василек. Остальных она схоронила, как схоронила и вернувшегося с войны мужа. И сама она умрет в своей деревне, так и не побывав в городах, не повидав железных дорог, самолетов и больших пароходов. Она даже в райцентре была лишь один раз. Тогда лучших доярок со всего района возили на самоходной барже на совещание животноводов.

Вся ее жизнь в тяжелом труде. Вот и сегодня с утра пораньше отправилась она к своим питомцам.

На работе Матрена Панкратьевна сдерживалась, не показывала, что у нее на сердце кошки скребут, авось, еще все образуется.

С дойки на пастбище доярки возвращались по воде. В лодке одни бабы, кого стесняться — кое-кто и до юбок разделся — жарко.

Выплыли на самую ширь реки. Здесь течение само несет лодку, знай, подправляй веслом.

От речного простора душа рвется ввысь. Кто-то затянул песню «Между реченькою, да между быстрою», остальные подхватили.

Матрена Панкратьевна сперва лишь подпевала подругам. А затем и сама завела песню «Кого нету, того больно жалко». Доярки притихли, вспомнив о погибшей Зине.

С песнями добрались до деревни. Лодка толкнулась в берег прямо перед сепараторной. Пока фляги с молоком носили на плечах в гору, прибежала запыхавшаяся почтальонша.

— Крепись, тетка Матрена… Раиска трагически умерла. Вот! — протянула она срочную телеграмму.

— Чуяло мое сердечушко… — как подкошенная упала мать на камни. Раненым зверем выла и стонала, катаясь по берегу.

Запричитали и другие женщины. Как же так, еще от одного горя Матрена Панкратьевна не оправилась, а на нее новая беда свалилась.

На шум сбежались и другие сельчане. Из рук в руки передавали бумажку с наклеенной лентой, разглядывали ее: нет ли тут какой ошибки. Но телеграмма была заверена врачом, так что сомневаться в ней не приходилось.