Бацилла

Микроснимки он уже сделал, и теперь пытался зарисовать клетки микроорганизма карандашом в свой записной блокнот.

– Длинноватое название, ты не находишь? – коллега привязался, как банный лист.

– Да никак она не называется, синьорино, ещё назвать не успели! – раздражённо буркнул Хондже.

– Обычно бактерий называют по фамилии того, кто их открыл и исследовал! – изрёк тут приставучий коллега. – Например, бацилла Коха.

Микробиолог оторвался от своего микроскопа.

– Ну да. Или листерия. Или эшерихия… – рассеянно согласился он.

– Значит, это бацилла Хондже!

У Теруса медленно отвисла челюсть, и в лаборатории воцарилась тишина.

– По-по-почему я? – прошептал он наконец.

– Так ты же её исследуешь! – резонно заметил коллега.

– Думаешь, позволят так назвать? – переспросил микробиолог в крайнем изумлении.

– А почему нет? Это звучит! А болезнь эту тогда назовём хонджеозом!

– Вот это совсем не звучит ведь! К тому же, её уже назвали каталитической лихорадкой, – не согласился Терус.

– Может быть два названия! Ты давай, пиши статью, выступишь на конференции… Прославишься, – коллега похлопал его по плечу. – Кстати, Терус, я давно хотел спросить… Ты ведь итальянец? Но твои имя и фамилия совсем не похожи…

– Поверить не могу! – раздосадовано перебил его Хондже. – Я столько приложил усилий, переехал в США – и тут глумятся над моим именем и фамилией?! Неужели так трудно просто считать меня американцем!

– Ладно, ладно, дружище, проехали. Я просто спросил.

– Главное, что Аполли-Нова здоров, – вспомнил тут Хондже, вернувшись к исследованию.

– Да. Удивительно, что эта твоя супер-бацилла оказалась чувствительной к самым стандартным антибиотикам…

– А выглядело так опасно… Интересно, как протекала бы болезнь в отсутствие антибиотикотерапии?..

Сверхсекретного высокоценного эльксарима вылечили. Других случаев заражения не случилось, и вроде бы всё окончилось хорошо. Но высшее руководство решило, что исследование бациллы Хондже (да-да, это название так и закрепилось за ней) будет неполным без дополнительных клинических данных.

– Мы можем, конечно, опубликовать работу как есть, – снисходительно рассуждал профессор Вергхем, просмотрев распечатанный трактат, который принёс ему Терус. – Но гораздо больший отклик произведёт исследование, где использованы данные более чем одного пациента, и с более запущенной картиной заболевания, чем мы успели наблюдать у Аполли-Новы.

– Но откуда мы возьмём такие данные? Заболеть могут только эльксаримы, я думал, мы успешно избежали заражения наших войск… – не понял молодой микробиолог.

– Как ты считаешь, Джонатан? – профессор обратился к полковнику, который присутствовал тут же, за столом совещаний. – Допустимо ли нам организовать… клинический эксперимент?

– Я… думаю об этом, – произнёс командующий дивизионом и действительно замолчал в задумчивости.

На некоторое время в кабинете воцарилась тишина.

– Что, если инфицировать бациллой Хондже кого-нибудь… менее ценного? – высказался полковник, наконец.

Терус Хондже выпучил глаза, раскрыл было рот – но всё же постеснялся возразить высшему офицеру.

– Кого, например? – переспросил тогда Вергхем, и тут же протестующе взмахнул руками. – Только не созидателя! Не дам. Они так редки! И пусть бесполезны с твоей исключительно боевой позиции… но каждый из них несёт совершенно уникальный потенциал с точки зрения научно-медицинских перспектив! Я не выдал бы ни одного…

– Успокойся, Клод. Я это не рассматриваю, – прервал его возмущения полковник.

Профессор с облегчением выдохнул.

– Постойте, господин Крамер, – неуверенно залепетал Терус Хондже. – Вы что же… собираетесь намеренно заразить… эльксарима? Одного из наших?.. Мы ведь старались избежать этого, мы затем и ввели карантин… разве нет?

– Вы не понимаете, – справедливо заметил полковник.

– Так кого тогда? – вопросил профессор. – Обычно для клинических исследований вызывают добровольцев, но в нашем особом случае… Я так полагаю, нам придётся приказать?

– Эльксаримы не склонны принимать добровольные решения… – согласился полковник Крамер. – Давайте возьмём кого-нибудь из холодных физиков с элькса-потенциалом ниже пятидесяти. Они всё равно редко пригождаются.

Профессор Вергхем вздохнул.

– Да, пожалуй, придётся… Их всего пять единиц, – сообщил он, избегнув использовать в речи слово «человек».

– Да вы с ума сошли, синьоры… – пробормотал Хондже чуть слышно.

Начальство не обратило на него внимания. Полковник Крамер нажал на кнопку оповещения и вызвал по именам и индивидуальным номерам пятёрку холодных физиков.

– Профессор Вергхем, – торопливо заговорил Хондже, пока они ещё были втроём в кабинете. – Как вы думаете, насколько тяжёлым может быть течение болезни? Конечно же, она вызовет отторжение имплантов – но ведь это не так страшно, если только речь не идёт о лазерниках, или о псиониках, ведь так? Если подопытный будет простым физиком, то ведь… потом можно будет всё восстановить. Это обратимо.

Его взгляд был наполнен надеждой – но скептически скривившееся в ответ лицо профессора не оставила от неё и следа.