Басилевс

Царица с некоторым сомнением посмотрела на возбужденного жреца. Ей показалось – и небезосновательно, – что тот перегнул палку в своих излияниях. Она тоже хорошо изучила его натуру – жестокую, непримиримую и лицемерную, – чтобы не уловить в возвышенных тонах немалую долю фальши. Но любопытство заглушило все другие чувства, и царица, оставив колебания, стала внимательно слушать неторопливую размеренную речь Стратия.

– Пантикапей, как тебе известно, царица, город многоязыкий. Здесь вдоволь людей пришлых, как свободнорожденных, так и рабов. Многие поклоняются не только Аполлону Асклепию, Дионису и Матери Кибеле, но и другим, чужеземным, богам.

– Это не возбраняется, – заметила царица.

– Да. Но не подумай, что я переживаю из-за упавших в последнее время доходов храма Аполлона. Отнюдь.

– И в мыслях подобное не могу допустить, – поспешила заверить Камасария, но в ее зеленых глазах, уже несколько утративших от старости изумрудный блеск, мелькнула хитроватая искра.

– Мы не препятствуем поклонению другим богам, – между тем продолжал жрец. – Ибо истинная вера в сознание людей входит значительно медленней, чем нам бы хотелось. Это все дело времени и обстоятельств. Беда в другом: в Пантикапее появились почитатели Гелиоса.

– Что же тут странного? Солнцеликий бог ничуть не хуже других, – веско сказала царица, но лицо ее омрачилось: теперь она начала понимать, куда гнет хитроумный жрец Аполлона.

– Согласен. Плохо другое – верующие в Гелиоса собираются тайно и ведут речи подстрекательские и опасные.

– Откуда тебе это известно?

– У нас был среди них свой человек… – поколебавшись, ответил жрец.

– Был?

– Именно. Несколько дней назад рыбаки выловили его сетями со дна бухты.

– Убит? – уже с тревогой спросила Камасария.

– В том то и дело, что следов насилия на теле не обнаружено.

– Возможно, он был просто пьян. Такое и раньше случалось.

– Этот человек отличался воздержанием в винопитии. И был отменным пловцом. Он исчез после очередного собрания поклонников Гелиоса, куда пошел только по моему настоянию – ему казалось, что его заподозрили как нашего сикофанта.

– Ну ладно, пусть Гелиос, – с раздражением молвила царица. – Что там у них случилось, неведомо, а догадки строить – вещь неблагодарная. Напрашивается вопрос – ну и что из этого? Судьба государства ни в коей мере не может зависеть от какого-то безымянного соглядатая, которого угораздило пересчитать ракушки на дне Понта Евксинского. По-моему, твои опасения просто смехотворны.

– Если бы… – жрец посуровел; его глаза метали молнии. – Вспомни, царица, Пергам. Восстание Аристоника тоже поначалу никто не воспринял всерьез. По моим сведениям, среди почитателей Гелиоса в основном рабы, вольноотпущенники, моряки и даже воины царской хилиии.

– Много?

– Сосчитать их невозможно, все держится в большой тайне. На свои моления они приходят в плащах с капюшонами, скрывающими лица.

– Возможно, это и впрямь опасно… – в раздумье сказала царица.

– Еще как, – подтвердил Стратий. – А если учесть, что среди них недавно появился проповедник – к слову, великолепный оратор, – то и вовсе хорошего мало.

– Кто он?

– Неизвестно. Скорее всего, вольноотпущенник. Но не боспорец – его выдает говор.

– Интересно, чем твои сикофанты занимаются?! – неожиданно разгневалась Камасария. – Ты принес мне только догадки, не более.

– Они пытались проследить, где его жилище, – жрец сокрушенно покачал головой. – Но он оказался им не по зубам. Хитер и предусмотрителен. Похоже, человек битый и бывалый. Есть предположение, что он пергамец.

– Ты обращался к спирарху Гаттиону?

– Да. Но слово жреца для него не указ, – саркастически покривился Стратий. – Ловить беглых рабов и муштровать гоплитов – вот, по его мнению, занятие, достойное государственного мужа. А копаться в умах подданных царя Боспора, и, тем более, разбираться в верованиях, должны другие.

– Самое интересное, что он прав, – резко ответила царица. – Но помощь оказать обязан. Иди, – она поднялась и величественным жестом указала на дверь. – Я поговорю с царем. Если твои догадки верны, нас ждут тяжелые времена. А если учесть, что скифы требуют каждый год дань все больших размеров, то… о, боги, сколько крови прольется! – заламывая руки, в провидческом экстазе воскликнула Камасария Филотекна.

Невольно содрогнувшись при виде неожиданной истерики обычно уравновешенной царицы, Стратий постарался побыстрее исчезнуть. Даже его черствая практичная душа в этот миг вдруг издала громкий стон, и мрачные мысли застучали в виски, вызывая головную боль.

Вечерело. Безмятежный Пантикапей все еще нежился в лучах усталого солнца, но с севера, от Меотиды, медленно и неотвратимо надвигалась сизо-охристая туча. Возбужденные чайки белыми молниями кроили небо, оглашая окрестности города истошными криками, и только буревестник, забравшись на недосягаемую для них высоту, жадно ловил чуткими перьями первые порывы надвигающегося шторма.

ГЛАВА 4