Башня шутов

— Найдется, — не сдавался чех, — какой-нибудь сильный король либо кесарь. И тогда кончится…

— Все кончится Каноссой, — в очередной раз прервал епископ. — У тех же стен, у которых стоял Генрих Четвертый Германский. Этот «крепкий» король, как вы помните, требовал, чтобы духовенство, не исключая папы Григория Седьмого, перестало лезть в политику и от заутрени до комплеты занималось исключительно молитвами. И что? Напомнить? Спесивец два дня стоял босым на снегу, а в замке папа Григорий тем временем смаковал роскошные блюда и отведывал хваленые прелести маркграфини Матильды. И на этом покончим с пустой болтовней. Вывод: не следует поднимать на Церковь голос. Мы всегда будем править и управлять. До границ мира и конца света…

— И даже дальше, — ядовито вставил Стенолаз. — В Новом Иерусалиме, златом граде за яшмовыми стенами, тоже у кого-то в руках должна быть власть.

— Вот именно, — фыркнул епископ. — А для собак, которые лают и воют, как всегда — Каносса! Покаяние, стыд, снег и перемерзшие ноги. А для нас теплые покои, теплое тосканское вино и пылкая маркграфиня в пуховой постели.

— Там у нас, — глухо сказал чех, — Сиротки и табориты уже точат клинки, уже готовят цепы. Уже смазывают оси телег. Вот-вот сюда нагрянут и отберут у вас все. Вы потеряете дворцы, вино, маркграфинь, власть и, наконец, ваши якобы столь ценные головы. Так будет. Я сказал бы, что, видимо, того хочет Бог, но не стану упоминать имени Его всуе. Поэтому скажу: с этим надо что-то делать. Противодействовать.

— Ручаюсь вам, святой отец Мартин…

— Да оставьте вы, — взорвался чех, — в покое мир со святым отцом, королем Зигмунтом и всеми князьями Империи, со всей этой верещащей европейской ярмаркой. С очередными легатами, регулярно расхищающими всякий раз заново собираемые на круцьяту деньги! О муки Господни! Вы требуете, чтобы мы ждали, пока наверху не придут к какому-либо согласию? А там ежедневно смерть смотрит в глаза!

— Нас, — проговорил Стенолаз, — вы не можете обвинить в бездействии, господин. Мы, как вы сами признали, действуем. Беззаветно молимся, наши молитвы бывают услышаны, грешников настигает кара. Но грешников много, да и новые постоянно прибывают. Мы просим вас не прекращать помощи.

— То есть вам нужны новые имена?

Ни епископ, ни Стенолаз не ответили. Чех же явно не ожидал ответа.

— Мы сделаем, — сказал он, — все, что в наших силах. Передадим списки гуситских сторонников и торгующих с гуситами купцов, приведем имена… чтобы вам было за кого молиться.

— А демон, — чеху и на этот раз никто не ответил, — демон, как обычно, ударит без промаха и неотвратно. Ох нужна была бы, нужна бы была такая акция и у нас…

— С этим, — жестко сказал Конрад, — сложнее. Уж кому-кому, как не вам, лучше знать, что у вас сам дьявол не в силах разобраться в хаосе фракций. И не угадаешь, кто кого и против кого держится и держится ли во вторник с теми же самыми, которых держался в понедельник. Папа Мартин и король Зигмунт хотят договориться с гуситами. С разумными. С такими, как вы, хотя бы. Думаете, мало было охотников покончить с Жижкой? Мы не дали согласия. Ликвидация определенных лиц грозила хаосом, полнейшей анархией. Ни король, ни папа не желают видеть подобное в Чехии.

— Болтайте об этом, — пренебрежительно фыркнул чех, — с легатом, с Орсини, а меня от подобной пустой болтовни увольте… И шевельните же немного, епископ, вашими якобы ценнейшими мозгами. Подумайте об общем интересе.

— Кого-то надо… прикончить? Вашего политического или личного врага? И что это за интерес?

— Я вам говорю, — чех и на сей раз не обратил внимания на насмешку, — что табориты и Сиротки поглядывают на Силезию жаждущим оком. Одни желают обращать, другие просто колошматить и грабить. Двинутся того и гляди, сорвутся с мечом и огнем. Мечтающий о христианском примирении папа Мартин будет за вас в далеком Ватикане молиться, жаждущий договоренности Люксембуржец будет в далекой Буде рвать и метать. Альбрехт Ракусский и епископ Оломунца облегченно вздохнут, поскольку свалилось все это не на них. А вас тем временем будут здесь обезглавливать, сжигать в бочках, насаживать на колья…

— Ладно, ладно. Успокойтесь. Все это у меня во Вроцлаве на картинах изображено в каждой церкви. Вы хотите, если я верно понимаю, убедить в том, что неожиданная смерть нескольких крупных таборитов убережет Силезию от нашествия? От апокалипсиса?

— Возможно, не спасет, но, во всяком случае, оттянет.

— Без обязательств и обещаний: о ком может идти речь? Кого потребовалось бы прикончить? То есть, простите lapsus linqua[351], кого упомянуть в поминальных молитвах?

— Богуслава из Швамберка, Яна Гвезду из Вицемилиц, гетмана градецкого Яна Чапека из Сана, оттуда же и Амброжа, бывшего приходского священника в церкви Святого Духа. Прокопа по прозвищу Голый. Бедржиха из Стражниц…

— Помедленнее, пожалуйста, — посоветовал Стенолаз. — Я записываю. Однако извольте, пан, сконцентрироваться на районе Градца-Кралове. Мы попросили предоставить перечень активных и радикальных гуситов из района Находа, Трутнова и Вимбурка.