Башня шутов

— Польское королевство и польский король Владислав, — в первый раз открыл рот Збигнев Олесьницкий, — поддерживают истинную веру и Петрову Церковь. Максимально возможным способом — денариями святого Петра. Этого ни один из представленных здесь вельмож о себе сказать не может.

— А-а! — махнул рукой князь Людовик. — Болтайте что хотите и сколько хотите. Тоже мне — Ягелло христианин! Это неофит, у которого под шкурой постоянно сидит дьявол!

— Его язычество, — выкрикнул Готфрид Роденберг, — очевиднейшим образом проявляется в дикой ненависти ко всей немецкой нации — опоре Церкви, в особенности же к нам, госпитальерам Светлейшей Девы, antemurale christianitatis[343], своей грудью защищающим католическую веру от нехристей. Кстати, уже двести лет! Правда и то, что этот Ягелло — неофит и идолопоклонник, который, чтобы истерзать орден, не только с гуситами, но и с адом самим готов стакнуться. Да и вообще не о том нам сейчас рассуждать надо, как убедить Ягеллу и Польшу присоединиться к крестовому походу, а вернуться надобно к тому, о чем мы в Пресбурге тогда, еще два года назад, на Трех Царей, совещались, как бы нам на самою Польшу с крестовым походом вдарить. И на куски разодрать этот гнилой плод, этого ублюдка Городельской унии[344]!

— Ваши слова, — очень холодно проговорил епископ Олесьницкий, — похоже, стоят самого Фалькенберга. И неудивительно, ведь не секрет, что и пресловутые «Satyry» надиктовали Фалькенбергу не где-нибудь, а именно в Мальборке. Напоминаю, что названный пасквиль осудил собор, а сам Фалькенберг вынужден был отречься от своих позорных еретических тез под угрозой костра. Прямо-таки странно звучат они в устах человека, говорящего об antemurale christianitatis…

— Не злобствуйте, епископ, — примиряюще вставил Пута из Частоловиц. — Ведь факт же, что ваш король гуситов поддерживает. Явно и тайно. Мы знаем и понимаем, что поляки крестоносцев держат в шахе, а в том, что их в шахе держать приходится, ничего удивительного, если честно говорить, нет. Однако же результаты такой политики для всей христианской Европы могут оказаться губительными. Вы ведь сами знаете.

— Увы, — подтвердил Людвиг Бжегский. — А результаты мы видим. Корыбутович в Праге и с ним несколько рот поляков. В Мораве Любко Пухала. Петр из Лихвина и Федор из Острога. Вышек Рачиньский рядом с Рогачем из Дубе. Вот где они, поляки, вот где на этой войне мелькают польские гербы и слышны польские боевые кличи. Вот как Ягелло поддерживает истинную веру. А его эдикты, манифесты, указы? Мозги нам пудрит, вот что.

— А тем временем свинец, лошади, оружие, снедь, товары всякие, — угрюмо добавил Альбрехт фон Колдиц, — непрерывно текут из Польши в Чехию. Как же так, а, епископ? По одной дороге денарии, которыми вы так похваляетесь, шлете в Рим, а по другой — порох и снаряды для гуситских пушек? Согласитесь, очень это похоже на вашего короля, который, как говорят, Богу ставит свечку, а черту огарок.

— Над некоторыми проблемами, — признался после недолгого молчания Олесьницкий, — и я задумываюсь. Чтобы дело шло к лучшему, я приложу старания, пособи мне Боже. Но не хочется бросаться словами, повторяя одни и те же аргументы. Так что скажу кратко: доказательством намерений Польского королевства является мое здесь присутствие.

— Кое мы воспринимаем положительно, — хлопнул по столу епископ Конрад. — Но что оно такое сегодня, это ваше Польское королевство? Вы, что ли, господин Збигнев? Или Витольд? Или Шафраньские? Или, может, Остророг? Или же Ястжембцы и Бискупцы? Кто в Польше правит? Ведь не король же Владислав, дряхлый старец, который даже с собственной женой управиться не в состоянии. Так, может, и верно, Сонка Гольшанская в Польше командует? И ее любовники, Челок, Хиньча, Куровский, Заремба? И кто там еще эту русинку хендожит?

— Vero, vero, — печально покачал головой легат Орсини. — Стыдоба, чтобы такой cornuto[345] был королем…

— Вроде бы серьезный тинг, — наморщил лоб краковский епископ, — а сплетнями забавляемся, словно бабы. Или жаки[346] в борделе.

— Не станете же вы отрицать, что Сонка Ягелле рога наставляет и позорит его всячески.

— Буду отрицать, ибо это vana rumoris[347]. Слухи, распускаемые и подпитываемые Мальборком.

Крестоносец вскочил из-за стола, красный и готовый ответить, но Кашпар Шлик остановил его резким жестом.

— Рах! Оставим эту тему, есть дела и поважнее. Насколько я понимаю, вооруженное участие Польши в крестовом походе в данный момент дело сомнительное. Что делать, хоть и с сожалением, но принимаем к сведению. Однако клянусь ракой святого Якуба, присмотрите, епископ Збигнев, за тем, чтобы были реально исполнены пункты договоренности в Кежмарке и Ягелловы эдикты из Трембовли и Велуна. Эти эдикты вроде бы закрывают границы, торгующим с гуситами грозят наказанием, а меж тем товары и оружие, как справедливо заметил господин свидницкий староста, по-прежнему из Польши в Чехию идут.