Башни земли Ад

— Мудрый Али Аби, мир праху его, когда-то сказал: «Невозможно вернуть только три вещи: стрелу, пущенную из лука, необдуманное слово и упущенную возможность». Султан Баязид, как путник, сбившийся с дороги, бредет за миражом, и Шайтан завлекает его все дальше в мертвую пустыню. Сначала Баязид послал в тебя стрелы вражды, затем ранил неосмотрительным словом. Теперь же упускает возможность исправить сделанное им прежде.

— Отчего ты говоришь так? Разве видишь в словах и поступках султана коварный умысел?

— Я бы не считал коварством желание ослабить сильного и послать кого-то умирать вместо себя. Это слишком естественное желание. Но ты оказался умнее и не полез, как обезьяна, в тыкву за финиками.

— Да, я слышал. В Индии так ловят этих ловких зверьков. На дно привязанной к дереву выдолбленной тыквы кладут спелые плоды. Мартышка чует их, засовывает лапу, сжимает добычу в кулак и застревает. Ладонь проходит легко, но кулак с добычей — нет. А разжать его мешает жадность.

— И глупость, — добавил Галаади.

— Но к чему ты упомянул об этом?

— Баязид и прежде сражался в тех краях, и прекрасно знает, как нелегко там воевать. Особенно конницей, не имея пехоты. Но он ждал, что ты, Великий амир, разделишь с ним тяготы, которые тебе будут горше, чем ему. Ты же не захотел этого делать, и теперь самому Баязиду, как той мартышке, застрявшей в тыкве, нет возможности ни съесть заветный плод, ни вытащить лапу обратно.

— Что ж, в таком случае пусть старается дальше. Конечно, я помогу ему, но в тыкве нет места для второй руки. Я поведу войско так, будто собираюсь идти на помощь Баязиду, сам же ударю по владениям кеназа урусов Витовта. Следует отомстить ему за то, что он поддержал набег коварного выродка Тохтамыша. К тому же, если мы не ударим первыми, резонно ожидать, что Витовт ударит нам в спину, когда мы пойдем на помощь султану.

— Это весьма разумно, Великий амир.

— Да уж, конечно, разумно, — слышался в голове голос Дюнуара. — Надо его задержать. Я никак не успею подготовить здесь группу встречающих, если Тимур начнет движение прямо сейчас.

— Я очень постараюсь, но ты же понимаешь, это Тамерлан.

— Кто бы мог подумать?! Какое тонкое наблюдение.

— Одно тревожит меня, Великий амир. После недавнего захвата каравана венецианцы точат нож на тебя. Если ты решишь воевать с Витовтом, они не преминут ударить в спину.

— Им будет не до того. Мой друг и соратник, султан Египта, пообещал мне поднять все народы Магриба против гяуров в течение ближайших месяцев и быть готовым, подобно новому Аль Тарику, вторгнуться в Испанию на помощь единоверцам. Теперь смотри, многомудрый Хасан Галаади. — Он приподнялся на локте, достал из серебряного футляра отточенную тростинку и начал водить ею по расстеленной на полу карте из бычьей шкуры. — Мы угрожаем гяурам здесь, в Сербии, и вот тут, на самом побережье Последнего моря. Откуда нас ждать, с какой стороны? К тому же все пираты из Магриба получат от египетского султана фирман с позволением нападать на прибрежные города и перехватывать христианские корабли в море. До того ли будет Венеции?

— Может, и так. Но мне вдруг вспомнилась притча. Некий человек пришел к мулле и попросил: «Дай мне сто дирхемов на три года». На что мулла ответил ему: «Я могу дать тебе и на сто лет, но ни одного дирхема». То, что говорит султан Египта, звучит красиво, но только во сне могло ему присниться, что он сумеет объединить все племена и народы Магриба, тем более за несколько месяцев. Так что и на сто лет, но ни одного дирхема.

— Сон. — Лицо Тамерлана вдруг стало задумчивым. — Ты напомнил мне. Сегодня ночью я видел сон. Очень странный. Будто в походе я вдруг решил поохотиться на удода. И когда я подстрелил его и подошел, чтобы поднять с земли, он вдруг обратился в муравья и убежал от меня. Хотел бы я понять, что означает этот сон.