Башни человеческих душ (СИ)

Профессор остановился на секунду, допив остатки бренди в стакане, после чего отправил в рот одну из шоколадных конфет с кремовой начинкой. Доктор Шварц съел кусочек лимона и поморщился от появившейся во рту кислинки. Он принял стакан от профессора, плеснув туда новую порцию бренди. Немного прочистив горло, Карл Фитцрой слегка смущенно заметил:

– Я, наверное, слегка отклонился от темы.

– Нисколько! – парировал Шварц. – Люблю, когда истории рассказывают с самого начала, причем ваша, профессор – весьма достойна внимания. Иногда, чтобы решить проблему, надо изучить её досконально.

– Совершенно с вами согласен, правда, все эти воспоминания о моей молодости, наводят на меня некоторую грусть, если учесть то, что лучшие мои годы остались далеко позади.

– Я склонен считать, что лучшие годы ожидают человека в старости, когда можно отдохнуть от дел насущных и заняться чем-то действительно полезным, не думаю при этом о том, сколько еще предстоит сделать в жизни. – Шварц отхлебнул бренди. – К тому же с годами приходит мудрость и способность взглянуть на все свои ошибки с более высокой колокольни опыта, чтобы не совершать их в дальнейшем.

– Так может говорить только человек, который не познал все недостатки старости: отсутствие былого прилива сил, потеря радости от простых мелочей, одиночество и болячки, которые хотят свести тебя в могилу. Но в чем-то я с вами согласен. Как мне кажется, у каждого периода жизни есть свои преимущества и недостатки, и наша задача состоит в том, чтобы извлечь максимальную пользу от текущих возможностей, чтобы потом не пришлось жалеть за прожитые годы.

– Думаю, что на эти темы можно спорить бесконечно, а потому давайте лучше вернемся к вашей истории, чтобы наиболее полно понять причину вашего душевного беспокойства. Итак, мы, кажется, остановились на вашем поступлении в университет?

– Да, как я уже говорил, доктор Шмидт предложил мне получить высшее образование…

3

Мне пришлось провести недюжинное количество времени, чтобы как следует подготовиться к экзаменам. Практики мне было не занимать, я мог дать фору любому студенту на старших курсах, но вот моя теория изрядно хромала. Я знал, как делать то или иное действие, но не мог четко сформулировать свою мысль, чтобы её мог понять кто-нибудь еще. Поэтому, я зарылся с головой в учебники и тщательно изучал предполагаемые вопросы, которые могли быть на экзамене. Для меня это была трудная осень, усердная зима и волнительная весна – когда доктор Шмидт прибыл из Бурга, он сообщил, что вступительные экзамены ожидаются в первых числах мая, а потому нам следовало выдвинуться в путь в последнюю неделю апреля, чтобы успеть поселиться в общежитии и подготовить себя морально.

Я хорошо помню ту последнюю весну моей юности. В начале апреля доктор решил дать мне отдых и отпустил назад в родную деревню. Стоит сказать, что я не сообщал родителям о том, что поеду учиться в университет, решив сделать для них сюрприз.

Когда я, спустя почти год, въехал в родные пенаты, меня объял такой душевный подъем, что я готов был завоевать весь мир. Обняв свою подросшую сестру, мать и отца, я сообщил за ужином свою торжественную новость, отчего у моих родителей полились слезы радости почти одновременно; даже моя маленькая сестричка заплакала, поддавшись общему волнению. Я очень хорошо помню те дни в деревни, когда я гулял по узким улицам, вдыхал запах пыли, полевых трав и соленого моря. Помню последнюю рыбалку вместе с отцом, полную лодку окуней и форелей. Помню роскошный ужин, который подала моя мама, позвав всех близких соседей и друзей, чтобы отметить мой отъезд и вступление во взрослую жизнь. В тот же вечер, когда гости разошлись по домам, отец, стоя вместе со мной на крыльце нашего старого дома, подарил мне кованую черепашку, которая умещалась в ладонь; это было поистине произведение искусства, выполненное очень аккуратно и с точностью до мельчайших деталей. Его слова я помню как сейчас: «Пусть эта черепашка придаст тебе сил и мудрости во всех твоих начинаниях, а её панцирь защитит тебя от злых людей и невзгод, ибо в нем заключена сила пламени и стали». Я тогда сам разрыдался, как только может восемнадцатилетний мальчишка, которого тронули до глубины души. Эта неделя перед моим отъездом особенно хорошо въелась в мою память, хоть некоторые образы со временем становились все более расплывчатыми и ускользали в тумане других. Но оставим их и перейдем непосредственно к моему поступлению в медицинский университет.