Башни человеческих душ (СИ)

– Видно для него – не проще. Вся эта история дурно пахнет, а он знает, что запах приведет именно к нему. Поэтому он будет притворяться до тех пор, пока мы не выложим ему все факты, от которых он не сможет отвертеться. – Он посмотрел на Августа, поставив пустую чашку на блюдце. – Именно поэтому твоя миссия настолько важна. Ты должен как можно лучше разузнать все, что только возможно о пропавшей роте. Это нужно не только для них, но и для нас тоже. Пойми, чиновникам в больших кабинетах необходим хоть какой-то результат, а после случившегося нас и вовсе могут закрыть. Но если мы расколем этот орешек, только представь, какой нас ждет успех. А если возобновят финансирование, мы сможем вернуться к широкой практике, будет целое поле для исследований, новых статей, монографий, научных работ. Я делаю это не ради себя, Август. – Профессор запнулся, справляясь с нахлынувшими на него чувствами. – А ради тебя. Твоего будущего. Ты единственный, кто согласился стать моим учеником и последователем моих идей. А для меня это много что значит. Мои дети от меня далеко, да и занимаются они совершенно не тем, чем хотелось бы мне. Но ты, ты, Август – мое будущее, мое продолжение. И когда я почину, то ты станешь новым хозяином «Двух башен». Но это наследство не должно быть для тебя бременем. Я хочу, чтобы оно стало возможностью и помогло тебе вывести нашу методику лечения на международный уровень. Это моя мечта. И я очень хочу, чтобы она исполнилась.

Тронутый до глубины души его словами, Август только и смог промолвить:

– Можете мне поверить, я сделаю для этого все, что только возможно.

3

Несмотря на все чаяния профессора, достигнуть за неделю большего прогресса не удалось. С четверга погода испортилась, начав неделю затяжных дождей и сверкающих молний. Ветер с моря принес с собой похолодание, так что и не скажешь, что всего через несколько дней наступит лето. Проблемам духовным уступили проблемы более насущные. В пустующем женском корпусе начала сильно течь крыша, развилась сырость, грибок, а с ними и крысы. Мистер Борман не успевал менять ведра и протирать мокрый пол. Профессор и Август при поддержке санитаров старались залатать крышу, однако их усилия были тщетными: им определенно был нужен кровельщик, хорошо знающий свое дело. Хозяйство доктора Фитцроя буквально разваливалось на глазах. Пришедший упадок значительно ударил по моральному духу не только профессора, но и всего персонала, что сказалось на общей атмосфере больницы. Кухарка Долорес, казалось, была единственной, кто сохранял нотки оптимизма. Каждый день она старалась украсить свои блюда разнообразными улыбающимися рожицами, солнышками, сердечками и тому подобным. Профессор, конечно, ценил ее старания, однако на его настроение они практически никак не повлияли. Пока его радовали только две вещи: законченная диссертация Августа и маленький успех с пациентами.

До конца недели сержант упражнялся с санитарами в настольном теннисе, но это занятие больше не пробуждало в нем никаких новых воспоминаний. Радист, как они теперь называли молчуна, все копался в своем радио, абстрагировавшись от унылой обстановки за окном. В лавке старьевщика профессор разыскал для него наушники, за что тот выразил лишь скупую благодарность. Доктор Фитцрой сильно боялся на него давить. Если пациент почувствует угрозу, он лишь больше углубиться в себя и тогда никакой информации из него клещами не вытащишь. Вместо этого профессор занял вежливо-дружелюбную позицию и задавал весьма посредственные вопросы, стараясь подойти к решению этой проблемы как можно осторожней.

В воскресенье для них с Августом предстояло еще одно нелегкое испытание: похороны убившего себя пациента. Поскольку в течение недели никто из родственников не объявился, чтобы забрать тело, его решено было захоронить на деревенском кладбище за государственный счет. Это означало простой деревянный гроб, крест и жестяную табличку с выбитыми инициалами и годами жизни.

За день до этого профессор наведался в приходскую церковь при кладбище, которой заведовал священник, бывший монах ордена Святого Франческо, отец Аддлер. Это был подтянутый мужчина шестидесяти пяти лет с добрым, простодушным лицом. Невыразительные серые глаза, лысина с ободком седых волос и скромная теплая улыбка, – вот из чего состоял отец Аддлер. Подчеркивая свое монашеское прошлое, он носил коричневую тунику с черным ремнем, простой деревянный крест на шее, а в руках неизменный атрибут – священное писание в тисненой кожаной обложке.

Именно таким он предстал перед профессор первый раз, когда ему пришлось проститься с Гретой. Отец Аддлер провел отличную мессу, подобрав правильные слова о человеке, которого никогда не знал, а после смог утешить и Карла Фитцроя, который не находил себе места от постигшей его трагедии. С тех пор они стали своего рода друзьями. Профессор иногда навещал Аддлера, делился с ним своими страхами и тревогами, а тот всегда успокаивал его и призывал чаще молиться Богу, с чьей помощью можно разрешить любую проблему.