Брат Семион взялся церковь святить, и столько народа пришло, что половина в храм не попала. Под дождем весенним стояли на улице. Зато началась толкотня, давка, дите придавили чуть-чуть, бабы завизжали звонко, тут же перебранка началась, а ведь солдаты вокруг, едва не дошло до драки. Хорошо, что Рене был поблизости, так как на таинство опоздал, драку он пресек.
Волков остался доволен храмом, а то, что мал, так это ничего, построит и больше, если жив будет. С де Йонгом за храм он рассчитался сполна, хотя и за пристань с навесами, и за часовню с захоронением невинно убиенного монаха, которого загрыз лютый зверь, он ему еще оставался должен, причем немало – больше ста монет. Кавалер уже думал о том, чтобы рассчитаться с молодым архитектором за все, пока деньги есть, но тут пришло письмо от Брунхильды.
Она писала, как всегда, дурно. Почерк вкривь и вкось, пачкала бумагу чернилами, пропускала буквы в словах, а зачастую и сами слова, но смысл передавала всегда верно и притом была красноречива – видно, что двор графа, а уж теперь и герцогский двор многому научили графиню:
Волков оторвался от письма и поморщился, как от неприятного. «Радушно очень? Неужели уже успела дать герцогу?! Видно, так и есть. Ну что за распутная баба! Так и живет с задранным подолом. Подождала бы, цену себе набила, что ли».
Эта ее легкая доступность всегда ему не нравилась. Он вздохнул и начал читать дальше:
«Глупая ты баба, уж очень легко ты веришь словам сеньора». Он снова взялся читать:
«Это он про фон Эделя, наверное».
«И герцог это понимает».