Басад

Наказание было достаточно серьезным, чтобы заставить Мишу вести себя более осмотрительно. Хватило этой осмотрительности примерно на неделю. Через неделю, обожравшись на рейве амфетаминами и пребывая в радужно-пузырящемся расположении духа, Миша ранним субботним утром завалился в бассейн, разделся, разогнался и с разбегу сиганул в джакузи, где в то время чинно грели косточки бабульки в купальных шапочках.

Неведомо, какие именно миражи и иллюзорные видения сподвигли нашего героя на этот поступок, вела ли его неодолимая тяга к любви, грезились ли ему в бурлящих водах дивные русалки или нечто совсем иное, но на бабулек Миша без крыши произвел впечатление неизгладимое. Даже после того, как Мишу увез начальник институтской охраны, те еще долго не могли угомониться. А Миша… если вы успели прикипеть к этому герою, не переживайте: и в данном случае Мише без крыши каким-то образом удалось выйти сухим из воды.

* * *

Скользнув взглядом по оставшимся бланкам, я спохватился и решил, что пора прекращать витать в облаках, оставить все как есть и двигаться дальше. Решить-то решил, но никуда не сдвинулся, а тут же забуксовал в «личностном и карьерном росте». Что мне было им написать? Про Мишу без крыши, перековавшегося с годами в образцового семьянина и менеджера среднего звена? Или что меня самого гораздо больше интересует создание этого романа, чем карьерное развитие в целом, и их стипендия в частности?

Несколько дней я маялся с подбором корректного ответа на вопрос о грядущем росте моей персоны и попутно составлял отчет о предварительных результатах по теме моей диссертации. Шла к концу третья неделя почти круглосуточной возни с этой чертовой стипендией. Веки распухли от усталости и недосыпа. Углы букв царапали глаза. А профессор Басад ежедневно рвал меня на части, требуя вернуться к работе в лаборатории. Когда я осторожно напоминал, что он сам все это затеял, Шмуэль лишь досадливо отмахивался.

В итоге, как вызванный к доске ученик, который не приготовил уроки, но надеется выпутаться складной болтовней, я впаял им свою идею об использовании искусственного интеллекта в диагностике. Взял и превратил в связный текст ту самую презентацию, на которой уснул Шмуэль после Нового года. Не пропадать же добру. Плюс это казалось интереснее, чем писать, что собираюсь закончить аспирантуру, потом — постдокторат для повышения квалификации, а потом обивать пороги и выслуживаться в надежде на позицию в каком-нибудь ВУЗе, как поступают добропорядочные научные работники.

И вот настал черед прогнозирования будущего Израиля — нашей величайшей державы всех времен и народов. Тут я впал в крайнюю степень злоупотребления патетикой и высказался на избитейшую, но оттого не менее актуальную тему долгожданного мира на Ближнем Востоке. Желчно изгаляясь, процитировал притянутого за уши Роберта Фроста³⁷ и припечатал слащаво-вычурной фразой:

And if we find a way to coexist with our neighbors, and bring peace to the Promised Land of milk and honey, — they say, «the sky’s the limit», but I know, we will go beyond!³⁸

Молочные реки и кисельные берега были явно инспирированы общением с профессором Басадом. На это он удовлетворенно хмыкнул, а на остальное съязвил, что я как королева красоты на номинации, которая непременно распространяется о мире во всем мире. Это замечание напомнило мне, что когда-то в студенческие годы мы с моим школьным товарищем Павликом — мастером спорта по шахматам — написали Томи Лапиду — журналисту и писателю, ставшему министром юстиции, — письмо с программой решения разом обеих насущнейших проблем нашей страны: внешней безопасности и отделения религии от государства. Томи казался нам единственным мало-мальски вменяемым политиком, зато, как вы сейчас убедитесь, абсолютно невменяемы были мы с Павлом.

Не помню, как зародился обуревавший наши юные умы стратегический план, но сводился он к тому, чтобы перенести страну Израиль на какую-нибудь более приветливую территорию. Например, купив или арендовав землю в незаселенной части Канады или Австралии. Куда дешевле, комфортней и гуманней, чем уже восьмое десятилетие все глубже увязать в военном конфликте с палестинцами, Сирией, Ираном, Ираком и еще неясно с кем. А ортодоксально-религиозные слои общества, которые не слишком жалуют светских, естественно, с нами не поедут, а предпочтут остаться.

Наш magnum opus, специально для вас, мои преданные читатели, я непременно переведу на русский и тоже приложу к роману, если он сохранился у Павла. Мне, увы, не удалось обнаружить его копию в своих закромах, и судьба нашего письма пока неизвестна. Неоспоримо одно — что бы ни сталось с нашим воззванием, Израиль так и не сдвинулся с места, хоть и ощутимо скукожился³⁹.