Барон Унгерн

Торновский не ошибся в своем прогнозе: вскоре была объявлена мобилизация русского населения Монголии. Призывались мужчины старше восемнадцати лет; за неявку грозил смертный приговор, опоздавшие лишались льгот по семейному положению. Штаб дивизии уже перевели из Маймачена в Да-Хурэ, в назначенный день возле него собралось несколько сотен ургинцев. Их построили в шеренгу, и Унгерн прошел вдоль нее, коротко побеседовав с каждым. Многосемейных и всех, кто ему не понравился, он от службы освободил. Те, у кого семьи находились в России, тоже были отставлены — вероятно, как потенциальные дезертиры. В последующие дни и недели в Ургу постоянно прибывали новобранцы; всего, по подсчетам Князева, были мобилизованы до тысячи рядовых бойцов и 110 офицеров.

Правительство во главе с Джалханцза-хутухтой начало мобилизацию монголов, а Унгерн распространил ее на проживавших в Халхе бурят и эвенков от девятнадцати до двадцати пяти лет. «Буряты и тунгусы! — говорилось в подписанном им воззвании. — Не будьте паразитами на чужом теле». Призывы к совести подкреплялись угрозой смертной казни и конфискации имущества не только для уклоняющихся от мобилизации, но для их родителей и родственников. Впервые был введен принцип кровной поруки, впоследствии частично распространенный и на русских.

К весне Азиатская дивизия увеличилась более чем вдвое. Не считая артиллеристов, пулеметной и комендантской команды, в ней числилось девять русских сотен, семь монгольских, четыре бурятских, три харачино-чахарских, две башкиро-татарских, тибетская и японская. В первых числах марта 1921 года, через неделю после коронации Богдо-гэгэна, оставив Резухина в Урге для формирования новых частей, Унгерн с наличными силами выступил в поход против китайцев.

Незадолго перед тем стало известно, что давно запрошенные Чэнь И подкрепления перешли границу в районе Калгана и движутся через Гоби батальонами по тысяче солдат в каждом. Первые из них уже достигли монастыря Чойрин-Сумэ, в просторечии — Чойры. Унгерн решил выбить оттуда гаминов, пока они не накопили достаточно войск для наступления на Ургу. Такая перспектива казалась тем вероятнее и опаснее, что на севере тоже находилась крупная китайская группировка.

Большая часть брошенного генералами столичного гарнизона из Урги двинулась на север. С армией ушли многие жители-китайцы, а по пути в нее вливались владельцы придорожных лавок и факторий, скупщики пушнины, поселенцы из земледельческого района в пойме реки Хары. Монголы разоряли китайские поселения, китайцы — русские и монгольские. Ургинские евреи расплачивались за Троцкого, мирные араты, уртонщики и сибирские крестьяне-старообрядцы — за Унгерна, ханьские торговцы и землепашцы — за Сюй Шучжэна и Го Сунлина. Страшась расправы, кочевники бежали в степь, а китайцы вместе с женами-монголками[131] целыми семьями присоединялись к отступающим войскам. В середине февраля вся эта многотысячная масса измученных, обмороженных, голодных людей докатилась до границы и вступила в Маймачен-Кяхтинский — китайский город к югу от Троицкосавска, через который когда-то шла вся чайная торговля между Россией и Срединной империей.

Чуть раньше Чэнь И начал переговоры с Гапоном, представителем Наркоминдел РСФСР на Дальнем Востоке. Год назад по приглашению городской думы китайские войска вошли в Троицкосавск, чтобы прекратить бойню, устроенную семеновским полковником Соломахой; теперь, ссылаясь на этот прецедент, Чэнь И просил временно ввести части Красной армии в Монголию на расстояние 50 ли (25 верст) от границы — для защиты беженцев и местного населения. Эта просьба была принята благосклонно, однако исполнена позже и совсем не так, как предполагал Чэнь И. Чтобы избежать обвинений в интервенции, в приграничную зону послали цириков Сухэ-Батора. В результате китайцы получили не защиту от Унгерна, а новых гонителей в лице своих заклятых врагов.

В ответ на мольбы Чэнь И о помощи Гапон счел своим «приятным долгом» официально сообщить ему следующее: «Трудовая Российская Советская республика является страной самой совершенной социальной и политической терпимости и действительного миролюбия и предоставляет политическим беженцам и жертвам белогвардейщины право убежища, обеспечение безопасности и всякую готовность пойти навстречу облегчению их положения и устройству».

Все это не более чем слова. Судьба беженцев никого не волновала, а мнимое единство русских и китайских революционеров, на что напирал опытный дипломат Чэнь И, не могло послужить основой для политических решений. Гапон поддался было на эти декларации, однако Шумяцкий, уполномоченный Коминтерна по Дальнему Востоку, выступил против. Он рассчитывал воспользоваться ситуацией в Монголии, чтобы поднять над ней знамя мировой революции, и сумел убедить Москву в основательности своих расчетов. Помогая гаминам, большевики могли оттолкнуть от себя монголов, поэтому когда Чэнь И попросил пропустить войска Чу Лицзяна через Забайкалье в Маньчжурию, то получил отказ.