Бармен из Шереметьево

В печали пошел я разглядывать информационные щиты с фотографиями. Минут через десять подошел какой-то вислоносый хлыщ в старом клетчатом костюме с широким галстуком: «Ведь вы не мусульманин, но я вижу в вашем лице восточные черты, — молвил он на хорошем английском и продолжал: — Я могу показать вам мечеть внутри и рассказать о ней». Я смотрел на его растянутое в сладенькой улыбке лицо и не мог понять, чего в нем не хватает. Треснутого пенсне!

Коровьев подхватил меня под локоток и увлек обратно к щитам. Мои спутницы были гораздо привлекательней, но к ним он не проявил интереса. У щитов вислоносый стал тараторить с ужасающей скоростью то, что я уже и так прочитал. Перебивать его было неловко, но меня ждали, и я строго сказал: «Пошли внутрь». Хлыщ пошел вокруг мечети и подвел меня к открытому окну.

— Ты ж обещал показать внутри!

— Так смотри!

После этого он объявил, что провел экскурсию и я должен заплатить 50 лир.

— Так у гидов же бейджики на шее, — сказал я неуверенно, протягивая нетрудовой полтинник.

Коровьев ничего не ответил, а схватил мою руку и прижал ее к галстуку, где у него, очевидно, хранится сердце.

— У меня шестеро детей, и мы все будем за тебя молиться, — заявил он.

Осмыслить, что же я такого наворотил, что за меня нужно теперь молиться всемером, мне помешал бритый охранник, который материализовался из сумерек и налетел на моего гида. Они стали громко, как чайки, кричать друг на друга, а я поплелся прочь.

— Ну что — принял ислам? — спросили меня язвительные москвички.

— Не! Ислам меня принял. На полтос пока.

Кот

Желтые кошачьи глаза смотрят с осуждением — человек должен ночью спать, а не патрулировать дом, держась за шею и слушая пульс: вот удар пропущен… вот два подряд. Из спальни в прихожую, потом в кабинет и назад в спальню. Ну, иногда на кухню — но там пол холодный. И вот однажды хозяин умирает: останавливается, делает шаг назад и падает спиной в ворсистый ковер, раскинув руки, как Леонардовский человек в круге, только одной ноги не видно.

— А как же кот? — спросите вы.

Его, конечно же, забрали в приют, в animal shelter. Но вот беда — никто его не хочет! Кот диковат — я ж его в парке подобрал. Не урчит и гладиться не дает — ну кому нужен кот без этих двух важнейших навыков? Был бы я жив — рассказал бы, как он галантен, как умеет здороваться, ткнувшись лбом в ногу, какой он гордый и независимый, наконец. Но меня нет — и кота не берут. Вот и тридцать дней прошло — пора его усыплять. (Усыплять!!! Как будто можно будет потом разбудить…)

Но не поднимается у них шприц на молодого и красивого кота — ему дают еще 10 дней. Тетушки-волонтерки напяливают на беднягу яркий жилетик на липучках с надписью adopt me и везут в торговый центр, где снуют тысячи людей. Тут происходит невиданное — он на руках у девочки в очках, она что-то шепчет ему на ухо, и кот даже не вырывается! Но нет — вздрогнул, гад, и сиганул, расцарапав ребенка своей мощной задней лапой. Слезы. Пластырь. Скандал.

…И вот через сорок дней я встречаю своего друга. Его желтые глаза похожи на фары скорой помощи, прорывающейся сквозь туман. Он немного прихрамывает и лижет бок, куда вкололи этот препарат, вызвавший паралич безвинного кошачьего сердца.

Вот сейчас… сейчас он подойдет ко мне и ткнется лбом под коленку.

Здравствуй, кот.