Баллада Редингской тюрьмы

Напыщенные Стражи нас,
        Как гурт свиней, пасли,
Нарядны,  словно с торжества
       Какого-то пришли,
Вот только башмаки их цвет
       Известки обрели.
 Могила — бледное пятно
       Над прежнею дырой,
Среди песка и грязи, под
       Тюремною стеной,
А вместо гробовых пелен
       Известки тонкий слой
 Да, этот гробовой покров
       Лишь избранным сужден…
Нагим — для срама — но в цепях
       Был в яму сброшен он
Гореть, — так некогда в огне
       Был Некто вознесен.
 Жар извести в его костяк,
       Как алчный червь, проник,
Он объедал все кости днем,
       А ночью — плоть на них,
Он ел посменно кости, плоть,
       Лишь сердце — каждый миг.

* * *

Три года будет сир и наг
       Бесплодный лоскуток
Земли; не примет он семян
       И ни один росток
Не взглянет кротко в небеса,
       На розовый восток.
 Убийцы плоть! Считалось, нет
       Для стебля яда злей.
Ложь! Добрая земля добрей
       Людей, и тут красней
Оттенок был бы красных роз,
       А белых роз — белей.
 Из сердца бил бы красный цвет,
       А красный цвет — из уст;
Кто знает, что за чудеса
       Явит нам Иисус,
С тех пор, как посох вдруг расцвел
       Пред Папою, как куст.[1]

* * *

 Здесь розам этим не цвести,
       Пробив тюремный смрад,
Где только галька и песок
       Нам скрашивают ад:
И значит, не уймет тоски
       Цветочный аромат.
И лепесток за лепестком
       Цветам не облететь,
Мешаясь с грязью и песком
       Затем, чтобы успеть
Напомнить нам, что Божий Сын
       За Всех пошел на смерть.

* * *

 Тюремной жуткою стеной
       Он окружен опять,
И дух его в цепях ли, без,
       Не станет в ночь блуждать,
И, лежа в прОклятой замле,
       Не в силах возроптать.
Несчастный! - он обрел покой,
       И в мире тишины
Ничто — безумье или страх —
       Не отравляет сны
В Стране Безвременья, где нет
       Ни Солнца, ни Луны.

* * *

Он был повешен, будто зверь,
       И реквием звонить
Не стали, чтоб его душе
       Печали утолить,
Но в спешке сняли, чтоб в норе
       По-воровски сокрыть.
Сорвав тряпье, швырнув нагим
       Под нож мушиных жвал,
Глумясь, над вздувшимся рубцом,
       Что горло окружал,
Пиная извести покров,
       В котором он лежал.
Над ним священник не прочел
       Последнее  «Прости»;
Крестом, дарованным Христом,
       Не осенил в горсти,
А он ведь был из тех, кого
       Христос пришел спасти.
Все кончено. Он рубежа
       Последнего достиг,
И чаша скорби вобрала
       Избыток слез чужих,
Отверженных, поскольку скорбь
       Все достоянье их.

V