Баллада об ушедших на задание. Дот

- Хотите всё сразу, барон? Не выйдет.

- Угу… Ну что ж, значит, нам с вами еще есть о чем поговорить…

- Может быть, я для этого разговора и шел сюда.

- Только не перегибайте палку. - Хальдорф сделал неудачную попытку улыбнуться. - Я ведь тоже еще не полный идиот, чтобы верить любой глупости. Вы влипли больше меня. Я помню об этом. И вы не забывайте тоже.

Он открыл дверь и хлопнул в ладоши. Появилась охрана. Хальдорф жестко чиркнул указательным пальцем: увести.

Опять мимо глыбоподобного гауптштурмфюрера, через коридор, вниз по лестнице в холл. Здесь толклись эсэсовцы, много эсэсовцев - тащили откуда-то снизу ящики, все потные, багровые.

Через двустворчатую дверь, из которой выносили ящики, охранники и Малахов протиснулись в просторный тамбур. Здесь не было окон. Голые стены, оклеенные вощеными обоями с каким-то тусклым геометрическим рисунком; столик дежурного, над ним сепия - репродукция фото: фюрер окапывает дерево; рядом круглый дверной проем, оправленный в стальное кольцо; сверкающий никелем стальной диск двери (с рукоятками управления, смотровыми глазками и пулеметными бойницами) открыт внутрь. Дальше железобетонная площадка и пологая лестница вниз.

Вот и нехитрая разгадка. Сама школа - в бункере, и можно только предполагать, как он велик. А замок - только маскировка.

Три десятка металлических ступеней. Снова тамбур со стальной круглой дверью. За ним длинный коридор в обе стороны. Ярко светятся плоские плафоны

Несколько шагов налево - и опять лестница вниз. На этот раз короче, хотя двери и здесь все той же внушительной конструкции. И возле обеих сидят дежурные с автоматами.

Но Алексея Иннокентьевича повели еще ниже. Третья галерея оказалась совсем небольшой: две двери слева, две справа; на каждой запоры и смотровые оконца с задвижками. Камеры.

Надзиратель сидел в тупике на прямом неудобном стуле. Он был без сапог, в грубых шерстяных носках почти до колен и в тапках. Он только что кончил говорить по телефону, даже трубку не положил.

- Тони, я ни черта не понимаю! - раздраженно сказал он. - Для этого типа нужно освободить отдельную камеру?

- Это не я придумал, Крысеныш, - ответил ефрейтор.

- Но ведь все равно вывозить их будем в одном курятнике?

- С твоей головой, Крысеныш, я б уже командовал дивизией, - весело хрюкнул ефрейтор. - Или городской тюрьмой.

Алексею Иннокентьевичу велели стать лицом к стене. Он услышал, как открыли двери двух камер. «Шнель! Шнель!» - зашелестели непривычно легкие неподкованные шаги нескольких пар ног. Лязгнул запор. Алексея Иннокентьевича провели в освободившуюся камеру.

Яркая лампочка. По бокам трехэтажные нары. Яркие желтые и зеленые поперечные полосы матрацев. Проход узкий, пять шагов в длину. На торцовой стене, ближе к полу, свежая штукатурка, даже закрасить не успели. Пахнет известью, а так воздух хорош, хоть здесь и сидели несколько человек сразу. Очевидно, принудительная вентиляция, понял Алексей Иннокентьевич, и без труда нашел под потолком забранное прутьями отверстие.

Он расстегнул мундир и лег на спину. Дело плохо, подумал он. Прямо скажем - не повезло. И все же ему удалось кое-что извлечь из проигранного дебюта, и кто знает… может оно и к лучшему. Немцев здесь много. Слишком много. Володе с ними не справиться. Замок неприступен, а поджидать их в пути, устроить засаду… Ну сколько они успеют убить? Ну, двадцать фашистов, ну, двадцать пять от силы, а потом придется спасаться самим… Это ничего, что я здесь, заключил Алексей Иннокентьевич, Хальдорф заинтригован и запуган. Ему не догадаться, откуда у меня такая информация, где правда, а где ложь. И он будет меня таскать за собой до тех пор, пока не дознается об источниках. Это хорошо. Это очень хорошо. Времени много, и движения предстоит много. Что-нибудь придумаю. А сейчас спать.

Спать он давно приучил себя в любой обстановке, и сейчас тоже заснул почти сразу. Разбудил его караульный - принес миску похлебки, большой ломоть хлеба и кружку кофе. Похлебка оказалась ничего, и хлеб хороший, а вот кофе был дрянной, коричневая бурда. Все же Алексей Иннокентьевич и его выпил, и опять лег спать; а когда снова проснулся, в камере было темно и что-то лилось. Он сел и спустил с нар ноги, и они окунулись в воду почти до колен, а вода все прибывала.

15

- Идем, тебя твой обер-лейтенант зовет, - сказал Сошникову низенький крепыш оберштурмфюрер, чем-то напоминающий издали Володьку Харитончука, только у того физиономия была само добродушие, а эсэсовец глядел сквозь тонкие «золотые» очки, будто иглой колол.

Сошников усмехнулся. Обычная история: в который раз его костлявая фигура ввела противника в заблуждение; почему-то худоба у всех ассоциировалась с отсутствием силы. Вот и теперь оберштурмфюрер так повелительно взял Сергея за предплечье, так цепко взял, что бери этого дурака на любой прием - можно шею ему свернуть, можно шарахнуть об стенку или, уж самое безобидное, сломать эту руку, а он и опомниться не успеет и не поймет, как это произошло.