Баллада о предместье

Бьюти пожелала мартини, Дикси думала, что платит Хамфри, и заказала имбирное пиво, потом смекнула, что платить будет Дугал, и дополнила: «Джин и имбирное пиво». Хамфри с Дугалом принесли и поставили на столик выпивку для девушек и две полупинты имбирного пива, сверкавшие в пупырчатых кружках, как маленькие люстры. Со стен глядели надписанные фотографии былых звезд эстрады; и хотя никто не помнил ни Флоры Финч, ни Форда Стерлинга, но всем почему-то казалось, что в десятых годах это были знаменитости первой величины. Пианино стояло вплотную к стене, и пианист Тони созерцал публику лишь между музыкальными номерами, поворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Тони был не просто бледен: в лице его не было ни кровинки. Его темно-синий пиджак был надет поверх наглухо застегнутой белоснежной рубашки без галстука. Доброхоты все время наполняли заново его пивную кружку в полпинты, которая неизменно стояла по правую руку от него на крышке пианино. За игрой плечи его ходили ходуном, а с иными аккордами он так и ложился на клавиши. Сзади он мог сойти за энтузиаста, но только сзади. Тони исполнял мелодии десятых и двадцатых годов под шуточки завсегдатаев; и, когда он ссутулился, чтобы сыграть «Чармейн», Бьюти сказала ему: «Заколачивай, Тони». Тони и ухом не повел: за девятнадцать месяцев работы его не затронула ни одна реплика. «Живей, малый, живей», — подбодрил кто-то. «Оставьте его в покое, — сказала заведующая. — Постыдились бы своей некультурности. Он прекрасный исполнитель. Эту вещь в свое время всюду играли. Ее так и надо исполнять». Тони доиграл, взял свое пиво и уныло повернулся лицом к публике.

— Тони, разбуди меня, когда будет рок или ча-ча!

— Поднатужься, сынок. Заколачивай.

Тони повернулся на сто восемьдесят градусов, поставил кружку на место и взял первые аккорды «Рамоны».

— Живей, малый, живей.

— Еще раз услышу «живей, малый», — сказала заведующая, — и вы у меня живо очутитесь на улице.

— А я что говорю. Тони сейчас как даст по клавишам!

— Хлебни-ка пивка, Тони. Веселей, сынок! Умирать один раз.

В десять минут десятого в пивную вошел Тревор Ломас с Колли Гулдом. Тревор протолкнулся к бару, встал спиной к стойке, оперся на нее локтем и обозрел происходящее как бы с высоты птичьего полета.

— Хэлло, Тревор, — сказала Дикси.

— Привет, Дикси, — сурово ответил Тревор.

— Привет, — сказал Колли Гулд.

Бьюти допила четвертое мартини, грациозно поклонилась и кое-как выпрямилась.

Заведующая спросила:

— Будете что-нибудь заказывать, сэр?

Тревор сказал через плечо:

— Две пинты горького. — Он закурил сигарету и медленно, очень медленно выдохнул дым.

— Трев, — тихо сказал Колли, — Трев, не порти нам все дело.

— Я терпеливый, — сказал Тревор, не раскрывая рта. — Я очень, очень терпеливый. Но если...

— Трев, — сказал Колли, — Трев, не забывай о деле. Книжечки в наших руках.

Тревор, не оборачиваясь, швырнул полкроны на стойку.

— Ну и манерочки, — сказала заведующая, со звоном выдвинув денежный ящик. Она бросила на стойку сдачу. Но Тревор к ней и не притронулся.

Дугал и Хамфри приблизились к бару с четырьмя пустыми сосудами. «Мне только имбирное!» — крикнула Дикси им вслед, потому что на этот раз платил Хамфри.

— Одно мартини. Две полупинты слабого. Один джин и имбирное пиво, — сказал Хамфри бармену. И он пригласил Тревора составить им компанию, указавши ухом на свой столик.

Тревор не шелохнулся. Колли следил за Тревором.

Дугал достал горсть мелочи.

— Моя очередь, — сказал Хамфри, вытаскивая кошелек из кармана.

Дугал выудил полкроны из своей мелочи и, прислонясь спиной к стойке, швырнул монету через плечо. Потом он прикурил сигарету и очень медленно выпустил дым. Физиономия его угрожающе вытянулась, а глаза быстро замигали.

Бьюти закричала:

— Дуг, ты парень на все сто! Ну, Дуг дает! Крышка тебе, Трев. Пойди застрелись.

Тони заиграл «Сан-Луи блюз».

— Трев, — сказал Колли, — не надо. Трев, не надо.

Тревор с размаху расколол свою искристую пивную кружку о край стойки. В его руке остался кусок стекла с шестью острыми зубьями. Он сделал мгновенный выпад в лицо Дугалу. Но Дугал тут же отпрянул назад, и его макушка коснулась стойки. Стеклянные зубья врезались в лицо Хамфри, который стоял в профиль к Тревору. Дугал наклонился и схватил Тревора за ноги, еще кто-то вцепился ему в воротник, и вскоре он лежал, пригвожденный к полу множеством рук. Почти столько же рук протянулось к Хамфри; его увели в заднее помещение, где заведующая прикладывала ему к щеке толстое махровое полотенце, на глазах багровевшее от крови.

Бармен заорал, перекрывая шум: «Все вон отсюда!»

Но все и так сматывались, чтобы не попасть в свидетели. На тех, кто мешкал, бармен орал: «Все вон отсюда, не то позвоню в полицию».

Тревора отпустили; он поднялся на ноги и вышел в сопровождении Колли и Бьюти, которая на виду у всех плюнула Тревору в физиономию и дробно засеменила прочь по Парковому проезду.

Остались Дикси и Дугал. Она заявила ему:

— Он же в тебя метился. Свинья ты пакостная, хватило же нахальства увернуться.