Баламут

Дремотно-первобытную тишину нарушал лишь робкий шелест ночных дождинок. Сорвется капля с макушки дерева и, падая, шлепнется на протянутую к ней навстречу мохнатую еловую лапу. И тотчас обрушится на землю сотня дождинок, бисеринами дрожащих на мокрой ветке. А если в этот миг еще дохнет слегка ветерок, неизвестно откуда нагрянув, то вас с головы до пят окропит холодным душем!

Иные опавшие листики — поразительно красивы. И я подбирал их и осторожно клал между страницами блокнота.

Не слишком далеко еще ушел я от опушки, когда из глубины леса до меня донеслось отрывистое посвистывание. Прислушался. Нет, это не лесная птаха заливается, а, должно быть, кто-то из счастливых грибников свистит, возвращаясь домой с тяжелой корзиной.

Иду навстречу веселому свистуну. Уже слышны шаги. А немного погодя из-за поворота показывается долговязый юнец в замысловатой шляпе, сдвинутой набекрень. На нем, безусом, все с претензией на «шик»: и пестрая, на «молниях», куртка, и узкие брючки с многочисленными сверкающими бляхами. Помню, когда-то давно, в детстве, отец мой, искусный шорник, чуть не такими вот бляхами украшал лошадиную сбрую… Как-то ей-ей нелепо видеть среди русских берез эдакого опереточного молодца!

Через левое плечо у парня перекинута сумка с яркими заплатами-наклейками, а в правой руке увесистая палка. Этой палкой он то ударит по стволу осины, то сшибет головку глазастой ромашки. Вот выбежала на тропку ершистая елочка, и свистун, не задумываясь, замахивается палкой.

— Стой! Что ты делаешь? — кричу, прибавляя шагу.

Юнец останавливается как вкопанный. Он даже палку не сразу опускает. В упор смотрит на меня недоумевающе-нагловатыми, навыкате, глазами.

— Вам что, жалко? — тянет он сквозь зубы. — Их вон тут… пропасть целая!

— Елка тебе помешала? — вопросом на вопрос отвечаю парню. — Неужто помешала?

Тот пожимает острыми плечами.

— А чего она тут… на дороге стоит!

Хочется обругать сопляка, вырвать из его безжалостной лапы палку. Сдерживаюсь. И, поспешно проходя мимо, говорю:

— Нехорошо, молодой человек! Надо любить природу!

Верхняя губа «молодого человека», лишь слегка тронутая грязно-ржавым пушком, топорщится в презрительной усмешке.

Настроение испорчено. Повернуть бы назад, что ли, но я скрепя сердце все же шагаю и шагаю дальше.

Чу, снова какой-то шум впереди. Различаю голоса. Вот это уж, наверно, шлепают настоящие грибники. И правда, скоро на открывшейся предо мной серебристо-малахитовой полянке показываются ребята с корзинками. Девчурка лет десяти и трое мальчишек. Самому старшему из них не больше пятнадцати.

— И много грибов насобирали, пострелы? — еще издали спрашиваю ватажку.

— Ага, много! — кричит розовощекая девчонка. — У меня, дядя, больше всех!

И она охотно показывает свою корзиночку. Ее приятели сдержанно усмехаются. Лишь один — белокурый крепыш с приятным открытым лицом — сдержанно замечает:

— Опять наша Татьянка заливает.

— Рано встали? — продолжаю расспрашивать ребят.

— Ужасть как рано… часов в пять, — снова первой откликается Татьянка, поблескивая влажно-черными, жуково-черными глазищами. — А я, знаете ли, кроме разных там чернушек и масляток, три белых сцапала! Так мне повезло!

— Ну, что ты мелешь, глупая? — уже не сдерживается другой парнишка, похоже, брат, девчурки: носатый, с кустистыми бровями-дугами. Его мокрые резиновые сапоги кажутся густо смазанными дегтем. — И никакие они не белые! А самые настоящие подосиновики! Факт! Тыщу раз тебе твердили!

Но Татьянка не сдается:

— Это мы еще поспорим!

Говорю:

— Довольны прогулкой?

— Спрашиваете! — дружно отвечают мальчишки. — Столько грибов насобирали!

— А кроме грибов… для души чего-нибудь нашли?

Все четверо смотрят на меня с недоумением.

— Гляньте по сторонам, — поводя вокруг рукой, продолжаю я. — На березах, замечаете, золотые монетки появились. А вон елочка… ну, разве не красавица? Какими бусами себя разукрасила! Ждет, когда похвалите.

Тут к моим ногам, не спеша кружась, опускается большой лапчатый лист. Поднимаю его, кладу на ладонь. Жарким багрянцем опален кленовый лист.

— Пригож, правда? — киваю ребятам. — Ни один художник не нарисовал бы так. А вот природа, она все может!

Умные, смышленые мордочки ребят как-то вдруг тускнеют. Они стесненно переглядываются между собой, а самый старший — в берете — отрывисто говорит:

— Мы пошли… мы еще не жрамши!

И ребята чуть ли не рысцой убегают от меня, убегают, как от чумного. А я все еще держу на ладони багряный кленовый листик с тонкими прожилками-ниточками и смотрю им вслед — шустрым, выносливым.

Тузик-бутузик, тра-та-та-та! —

вдруг озорно выкрикивает беззаботная Татьянка, уже невидимая отсюда за березами. И, сразу оборвав свое «тра-та-та», насмешливо тянет:

— Ох, уж и странный дядька нам встренулся. Эге, Тарзаны? Как маленький, листики всякие собирает… Не иначе как тронутый!

Кто-то из подростков весело гогочет.

А мне не смешно.

ПЛОХАЯ ПОГОДА