Баламут

Такой мелочью, как правила дорожного движения, не задурялась, так что уже минут через шесть-семь вылетела на небольшую смотровую площадку над Волховом, с визгом резины припарковалась в шаге от каменного парапета, заглушила мотор и повернулась ко мне:

— У тебя должно быть какое-нибудь послание.

Я вытащил из перстня плотный конверт и коробку с подарками.

— Бумага? — удивилась женщина, вцепившись в конверт и внимательно осмотрев его со всех сторон.

Я пожал плечами:

— Живем в километре от Червоточины. Электроника не пашет. Комма у матушки нет.

— А проводить поленилась?

— Ну почему? Проводила. Почти до полосы отчуждения. А потом ушла обратно.

— Поняла… — кивнула женщина и прикипела взглядом к стопке листов, исписанных мелким и очень красивым почерком.

Письмо даже не читала, а штудировала порядка двенадцати-пятнадцати минут, перечитывая некоторые абзацы по несколько раз. При этом пребывала не в лучшем настроении — играла желваками, сжимала и разжимала кулаки с характерными мозолями на костяшках, скрипела зубами и так далее. Впрочем, к последнему листу более-менее успокоилась. После того, как домучила и его, уставилась на реку, на какое-то время ушла в себя и, наконец, поверила:

— Вне всякого сомнения, это письмо написано моей подругой, вроде как, пропавшей без вести в Багряной Зоне. За то, что не давала о себе знать на протяжении целых семнадцати лет, она еще получит. Но до этой судьбоносной встречи надо дожить. А пока я бы хотела удостовериться в том, что вы ее родной сын. Вы бы не могли показать алые радужки и ее Молнию на лезвии клинка?

Я без лишних слов залез в перстень, вытащил контейнер для линз и правый тесак. Первый использовал по назначению, секунд десять смотрел в глаза Шаховой, а затем пустил требуемое плетение по режущей грани.

— Верни на место линзы и убери все ножи и емкость в пространственный карман! — приказала она, невесть с чего перейдя на «ты». А когда я сделал то, что она считала нужным, вдруг сжала меня в таких же костедробительных объятиях, какие практиковала моя матушка, и… всхлипнула: — Я была уверена, что Оля умерла…

Щуп коснулся ее магистральной жилы сам собой, и меня захлестнула такая дикая смесь боли и запредельного счастья, что я почувствовал себя свиньей. Поэтому торопливо разорвал контакт, а через несколько мгновений женщина взяла себя в руки, отстранилась, вытерла рукавом белоснежной рубашки мокрые щеки и… поразила второй раз, дав клятву Силой, в которой пообещала, что все еще не чает жизни без моей родительницы, помнит о долге жизни и сделает все, что может, и для нее, и для ее сына, то есть, меня!

— И… зачем? — дав ей закончить, осторожно спросил я.

Она ответила вопросом на вопрос:

— Ты в курсе причины, вынудившей твою матушку сбежать из столицы?

— Да.

— Так вот, «преступления» такого рода не имеют срока давности, поэтому информация о том, что Оля жива, здорова и родила сына, гарантированно выйдет боком всем, кто об этом знал, но не сообщил, а тебя превратит в объект охоты. Я тебя не сдам ни за что на свете и хочу, чтобы ты был в этом уверен. Что касается других… можешь показать личный идентификатор?

Я вывесил над коммом требуемую голограмму и услышал успокоенный выдох:

— Раз Елисеев, значит, на фамилии отца… В графе «мать» какая-то Дана Епифанова, и это здорово… Сродство с упором в Жизнь — вообще отлично… Цифры проанализирую потом, но, навскидку, для шестнадцатилетнего парня весьма и весьма неплохо.

После этих слов она сделала паузу, жестом разрешила убрать ненужную голограмму и продолжила взрывать мне мозги:

— Если верить Ольге, а не верить ей я просто не могу, то с уровнем боевой подготовки и реальным боевым опытом у тебя все выше всяческих похвал. Скорость чтения жестикуляции я оценила сама. Так же, как и отсутствие подростковой реакции на женские сиськи, ножки и задницу. Линзы реально хороши. Других внешних признаков мутаций визуально не обнаруживаются. К цивильной одежде не привык, поэтому выглядишь, как танк под розовой маскировочной сеткой с рюшечками, но это поправимо. В общем, работать можно. А теперь слушай сюда…

Мысль о том, что эта женщина «вторым слоем сознания» анализировала мое поведение даже в то время, когда искренне радовалась «воскрешению» подруги, заставила преисполниться нешуточным уважением и превратиться в одно большое ухо. А Шахова открыла какую-то программу, начала забивать в нее слово за словом и продолжила рвать мои шаблоны: