Бактриана

Пантера стояла, подняв шерсть и лапу, оскалив зубы и рыча. Ее зеленые глаза блестели от злобы. Против нее, потрясенная гневом, застыла Бактриана, сжимая кулаки. Вся туника сползла вниз и она была обнажена.

Я смотрел на нее, любуясь ею и с замиранием сердца ожидая, кто из них сделает первый прыжок.

Время, за несколько минут до этого медлительное, как черепаха, теперь неслось, отсчитывая секунды.

Женщина сделала жест быстрый, как полет стрелы, схватив правой рукой длинным стальной прут, лежавший на столе, и опустила его на голову животного. Раздался жалобный вой, скорбное мяуканье и свист прута, рассекавшего воздух.

В комнату вбежали слуги, и один из них ловким движением накинул на шею пантеры петлю. На их лицах не отражалось никакого изумления. Двери снова закрылись, и мы опять остались одни.

Я впервые почувствовал невольное смущение, может быть, от того, что не мог оторвать взгляда от обнаженного тела Бактрианы. Но она не испытывала никакого стыда, наоборот, при виде моего лица в ее глазах промелькнули какие-то странные огоньки. Это было сознание женщины, чувствовавшей силу своего тела.

Она подошла ко мне очень близко и, медленно поднимая спустившуюся тупику, сказала:

— Итак, возвращаюсь к нашему разговору. Все условия те же. Как только прибудет перечисленное мною оружие, часть племен перейдет границу восточного Афганистана и направится в Бухару. Помните, что с каждым днем значение этой помощи будет уменьшаться. У вас еще есть несколько дней на размышление. Пока же будьте нашим гостем.

— Я очень признателен за гостеприимство, но мне кажется, что вопрос о доставке оружия мне придется разрешить, выехав в Индию.

— Не стоит, ведь недаром же вы с таким трудом везли с собой радиоаппарат. Вам гораздо приятнее будет уехать отсюда, когда оружие прибудет и вы будете уверены, что ваша миссия способствовала улучшению дел в Бухаре.

С этими словами она хлопнула в ладоши:

— Проводите господина в его дом.

Я вышел с сознанием человека, как говорят в Китае, «потерявшего свое лицо».

Глава XIX СОМНЕНИЯ ЛОРДА ПАЛЬМУРА

Мы возвращалась с Джастом в той же колеснице. Был вечер. Небо, ясное и темно-синее, усеянное звездами, сверкавшими особенно ярко, прорезывалось во всех направлениях снеговыми вершинами гор. По дороге, ведущей к городу, горели огни домов. Стадион темнел большим черным пятном. Ночь, теплая, наполненная запахом цветов и земли, заставляла людей покидать дома, и всюду слышались пение и смех. Кафиры целыми толпами встречались по дороге. Мужчины шли, обнявшись с женщинами. У многих в руках были небольшие тары и флейты. На головах почти у всех были венки из цветов.

Только теперь я заметил большое количество таверн[58] и публичных домов. Двери их были открыты, откуда падали на темную улицу снопы света, доносился шум танцев, музыки и крики.

Как это ни странно, но я чувствовал себя взволнованным не потому, что моя миссия потерпела провал. Я даже не испытывал ни сожаления, ни беспокойства по этому поводу. В моих глазах стояли отрывки сцен, лицо Бактрианы, то насмешливое, то гневное, ее руки, наливавшие чай.

Вот она стоит обнаженная, с прутом в руке, похожая на пантеру, лежащую перед ней.

Может быть, следовало не уходить сразу. Можно было объяснить, сказать. Судьба мне послала возможность попасть в эту страну и встретить такую женщину, как Бактриана. Я представил себе холодные, серые и туманные улицы Лондона, лица дельцов из «Интеллидженс-Сервис», разговоры добродетельных леди за вечерним часы, ночные кабаре с подкрашенными девицами и благородными отцами семейств, пришедшими сюда законно поразвратничать в субботу вечером; заседания академии с торжественно восседающими, заживо погребенными старичками; профессорские семьи в Кембридже[59].

Зачем все это? Совершить снова великий путь назад, чтобы вернуться к своим таблицам и рукописям и восстанавливать прошлое, когда есть настоящее, когда можно остаться в Кафиристане.

Рисковать теперь жизнью ради того, чтобы авантюрист Энвер-паша мог еще несколько месяцев жечь города в чужой для меня стране? Теперь, когда найден новый мир!

Я положил руку на плечо Джаста и у меня были готовы вырваться с уст слова:

«Поверните назад, я еще хочу говорить с Бактрианой», но меня удержала одна мысль:

«Сегодня, сразу после первой беседы, сразу после моего поражения, прийти и пасть к ногам. Нет!

Слишком рано».

Джаст вывел меня из задумчивости: мы были перед дверями дома.

Слуги ждали со светильниками с руках.

— Передайте Бактриане, — сказал я, слезая с колесницы, — что я буду в ближайшие дни просить снова о приеме.

— Это естественно.

— Почему? — спросил я с раздражением.

— Кто видел ее раз, всегда хочет увидеть ее снова.

Хорошо, что было темно, потому что краска залила мое лицо — не знаю, оттого ли, что мне стало стыдно, или от желания его ударить.

В атриуме был накрыт стол и стояло вино в кувшинах. Я велел привести побольше света и начал пристально рассматривать фреску.

«Бак-три-ана», — повторял я тихо про себя.