Бакинский этап

…Франтишек Каунитц, чешский разведчик, передавая нам сумбурный рассказ Гуревича и Парнышкова, был не в себе. Он не понимал, как можно весело трепаться о событиях в Саратове — пусть горевшем огнём из–за бомбёжек, и не обмолвиться словом о ТОМ, что, сперва, билось и кричало под железной палубой их баржи, что исходило стоном и умирало страшной медленной мучительной смертью?…

…Можно, оказалось! Можно!…

— Они же чёкнутые! Не понимаешь, что ли? — Сказал Степан. — Митя — по–своему. Эти тоже. Можно ли после всего в своём уме быть? Я решил тоже, что нельзя. Мне бы тогда Машиной Времени перенестись на тринадцать лет вперёд. На «разбирательство» «по факту» «Бакинского этапа» в ЦК не моей партии. Тогда, осенью 1956 года, вызван был свидетелем бывший в 1943 командующим Волжской Военной Флотилией, — и вот уже почти третий год как адмирал, — Юрий Александрович Пантелеев. Он сказал, улыбаясь широко и дружески: — Ну не было же другой возможности, кроме как мониторами! Ты же сам видел, что ТАМ было! Сам в этом дерьме купался… А ты говоришь… Война, она, брат, не такое ещё выкаблучивала! А ведь в 56–м Пантелеев чёкнутым не был. Он только–только откомандовал Тихоокеанским Флотом!… …А Франта всё рассказывал. В Саратове стояли не один месяц, — говорили. Буксиров не давали. Возможно, потому, что караван больно вонял. И речное начальство всё понимало. А конвой всё митинговал, гадал всё: будет в следующем отстое питательный пункт? Может всё–таки будет, и тогда отвалится ему хлеба тысячами тонн! И рыбы! Измышлял всё, — говорили, — что с эдакой горою хлебушка сделать?! Народ южный, коммерческий. И никак он в толк не возьмёт, что на этот хлеб и рыбку хозяева давно нашлись. Верно, прежде, чем конвой своих зэков в баржи по скидывал. Иначе, как всю эту аферу понимать? А задумана она, говорили, гениально! Товарищи и от зэков Кавказ освободили, и, точно, гору хлеба списали на покойников. А он сейчас — по двести двадцать ре буханочка! Вот так вот. Ещё, сказали, не нагрянь с проверкой у Сталинграда катерщики с Волжской Флотилии, — и им бы, двоим, да тому Генералову с первой, не жить, — свидетели же! Ясно видать: в деле этом замешана власть. Конвой только приказы выполнял. Потому на всех баржах, прежде чем сбежать, солдаты шестерок стреляли. И вот этих бы троих тоже бы прикончили, но им подфартило: ночью подошел с двумя бронекатерами флагман Флотилии «Волга». Высадили десантников, и те с баржей уже не отходили никуда до Жигулей, — до самой Глинки. Замполит ихний заставил конвой колючку раскрутить на заложках. И что? Ничего! Поглядели в люка. Поматерились. Поблевали, натурально. Конечно, повязали конвой тою же проволокой. Отволокли на катер. Кинули куда–то в трюм. По–новой матерились, когда, обратно, люка задраивали: видишь, тару им засрали! Потом позавернулись в воротники, ушами от треухов рты и носы позаслоняли. Все. А про тех, что в трюмах сгнили — ни полслова!… Надо ж так!

Между прочим, среди офицеров с «Волги» был на баржах сам Пантелеев. Командующий. И этот — ни слова… Народ–то, вправду, расчеловечился!

Во вторую годовщину моего нерасстрела[1] — 7–го декабря — тут же, в тюрьме, меня вызвали… на свиданку! К кому бы это? В помещении медпункта меня ожидал молодой человек в форме армейского медика. Убедившись, что я — это я, он поставил на стол большую хозяйственную сумку с пакетами, протянул мне руку, представился:

— Вы меня не знаете, — я коллега Иды Исааковны Волынской — ученицы вашей матери. И я ведь тоже успел учиться по ее учебникам, правда, из библиотеки Волынской. Она всё мне о вас рассказала. И просила вам передать, что прокуратура, — вы знаете, о ком речь, — установила, что в известный вам день вы все были обнаружены десантной группой Волжской Военной Флотилии на своем постоянном рабочем месте — в трюме нефтеналивной баржи, куда вас направили распоряжением начальника 4–го района Особстроя Ивойлова. Ивойлов подтвердил и само распоряжение и место вашего пребывания в дни, предшествовавшие задержанию вас этой группой Флотилии…. Вроде, я ничего не напутал… И еще: сам Ивойлов и комиссар второго ранга Петров, — все они лично заинтересованы именно в таком решении прокуратуры не их ведомства. Оно позволяет им опираться на свидетельские показания лиц, которым никаких обвинений в это же время не предъявлялось… Вы всё поняли?

— Да. Спасибо!

— Пожалуйста!… Что–то ещё… Да! Вы о фильме знаете? На баржах?

— Да.

— Он передан в фильмофонд Флотилии. А его копия… будет передана известному вам Роману Лазаревичу… Вам ясно?

— Да.