Байки из роддома

– Короче говоря – пациентка умерла прямо там, в приемном отделении, – нахмурился Клюквин. – Вот так и открылось мое персональное кладбище… Эх!

Было видно, что ему до сих пор больно вспоминать эту историю.

– Та медсестра, которая ее принимала, завезла каталку с бабулей в смотровую и ушла домой, потому что ее смена уже закончилась. Предупредить сменщицу о том, что в смотровой дожидается врачебного осмотра больная, медсестра забыла. Летний день, воскресенье, все на дачах, в городе – тишина и покой, госпитализаций нет. Дежурная врач и дежурные сестры занимались своими текущими делами, пациентка терпеливо ждала осмотра, но так его и не дождалась…

– А что показало вскрытие? – спросил Данилов.

– Вскрытие, Владимир Александрович, показало свежайший трансмуральный инфаркт миокарда. Надо ли объяснять, что виноватым в смерти больной оказался доктор со «скорой», то есть я.

– Почему?

– Причин тому, Фаина, было несколько. Во-первых, я по халатности не диагностировал инфаркта и оттого не госпитализировал больную в реанимационное отделение, куда ей была прямая дорога. Мои возражения о том, что инфаркт мог развиться уже в приемном отделении, отметались в сторон у без обсуждения. Во-вторых, я провел госпитализацию с вопиющим нарушением правил, не сдав больную с рук на руки дежурному врачу. Возражения на тему, что больная все же была не брошена и не «скинута», как изволил выразиться главный врач, а поручена заботам медсестры приемного отделения, и что ждать чуть ли не час, пока где-то по больнице отыщут дежурного врача, «скорая помощь» вряд ли должна, тоже отметались в сторону.

– И тоже без обсуждения? – уточнил Данилов.

– Да, – кивнул Клюквин. – А тут еще и сын умершей, вернувшись на другой день с дачи, узнал, как его мать провалялась в приемном, и написал жалобу прямо в Главное управление здравоохранения Московской области. Жаловаться, так с помпой, на самый верх. Удивительно, что не в министерство.

– И чем же все закончилось, Анатолий Николаевич? – Ахметгалиевой не терпелось узнать развязку.

– Дело закончилось строгими выговорами по Управлению для меня и заведующего станцией. Захар Геннадьевич вдобавок получил предупреждение о неполном служебном соответствии.

– А врач, дежурившая в тот день в больнице, разве вышла сухой из воды? – не поверил Данилов. – И медсестра, забывшая передать больную, ничего не огребла?

– Представьте себе, – тряхнул седой шевелюрой Клюквин. – Ничего им не было. Совсем ничего.

– Так не бывает. – Ахметгалиева покачала головой. – Получать – так всем скопом. Что-то вы недоговариваете, Анатолий Николаевич…

– Дежурная врач «по совместительству» была тещей главного врача, а «забывчивая» медсестра – женой его то ли двоюродного, то ли троюродного брата, – ответил Клюквин. – Вот такие пирожки.

– И вы не оспаривали…

– Нет, Фаина, не оспаривал. Противно мне было влезать в эти дрязги. Поработал еще несколько месяцев и ушел в анестезиологи, благо подвернулась такая возможность…

– Можно к вам? – спросила ординатор Полосухина, открывая дверь.

– Нужно, – ответил Данилов. – Жду с нетерпением.

– Вот, пожалуйста.

На стол перед Даниловым легла история родов несчастной женщины.

– Можете поговорить с ней, – сказал Данилов в ответ на вопрошающий Нинин взгляд. – Пришла в себя, показатели стабильные, душевное состояние – сами понимаете… Так что не акцентируйте внимания на ненужном и ведите разговор осторожно.

– Я понимаю, – заверила Нина и вышла из ординаторской.

– Эх, молодежь! – Клюквин поднялся на ноги. – С вами хорошо, а дома лучше. Да и кот мой заждался уже.

Своего кота по имени Черчилль Анатолий Николаевич обожал настолько, что постоянно носил при себе его фотографию и с гордостью демонстрировал ее всем желающим. Данилов, хоть и не был страстным кошатником, не смог удержаться от восторга, увидев фотографию Черчилля. Кот был ухоженным, преисполненным чувства собственного достоинства, что бросалось в глаза даже на фотографии, а размерами своими больше напоминал рысь. Котище, настоящий сказочный Котофей!

Глава двенадцатая. Школа как она есть

– Мам, тебя наша классная просила завтра в школу зайти.

Никита не торопясь допивал апельсиновый сок, внимательно следя за тем, какое впечатление произвели его слова.

– Что ты натворил?

– Ничего. – Спокойствие сына показалось Елене притворным. – Почему я обязательно должен что-то натворить?

– Если ты ничего не натворил, то почему меня вызывают в школу?

– А кто сказал, что только тебя?

Подобная манера ведения разговора могла из себя кого угодно, а не только женщину, уставшую на работе от бесконечных вопросов и ответов.

– Никита! – Елена хлопнула ладонью по столу. – Перестань отвечать вопросом на вопрос и объясни нормально, по какому поводу меня вызывают в школу?

Никита поставил опустевший стакан на стол, прижал ладони к вискам и покачал головой. Жест обозначал нечто вроде «ох, как трудно разговаривать со взрослыми». Елена молча ждала ответа, только брови ее сдвигались все ближе. Высказав свое отношение к действительности, сын отнял руки от головы и доложил: