Бабы строем не воюют

«Ох, не привыкли наши девчонки к такому! В селе – община, соседи не постесняются вот так, как Варвара, влезть и чересчур ретивых окоротить, а у нас тут и вовсе живут единой семьей. А в Турове-то все по-другому. И некому пожаловаться, душу отвести, разве что друг другу. У них же там родни не будет, кроме как их самих, значит, пусть уже сейчас привыкают друг друга поддерживать. Но все равно каждой к новой семье придется самой приспосабливаться. И не только к семье – с соседками тоже предстоит как-то отношения налаживать. Тут уж я все, что смогу, им передам, чтобы впросак не попадали».

– Вер, признавайся, одним криком ведь не обошлись? – подначила тем временем Вея. Она частенько поддразнивала Верку, а та и рада была, не раз говаривала: язык – что оружие, постоянной заточки требует. В крепости совершенно неожиданно Верка ближе всего сошлась именно с Веей. В отличие от шумной жены Макара, сестра Татьяны казалась скорее спокойной и рассудительной, голос повышала редко и только по делу, но вот надо же! Они поддевали друг друга при каждом удобном случае, но делали это обе с таким нескрываемым удовольствием, что раздоров промеж них не случалось.

– А то! Там большуха-то их поначалу ерепенилась, дескать, не твое дело, в чужую семью не суйся, да еще попробовала нам в нос той доской ткнуть! – усмехнулась Верка. – Орет: сколько годов держалась, пока, значит, Палашка ее не поломала! Как же! Варька у нее ту доску из рук выхватила, да давай ею эту горлопанку охаживать! А доска-то вся уже трухлявая – так и рассыпалась в руках. Ну так ей это не помогло, – Верка погрозила кому-то кулаком, не иначе, той самой большухе. – Варька-то не растерялась, у таких хозяев неудельных много чего в сенях валяется, живо замена нашлась. Ну, мож, им наука будет – порядок блюсти!

– А ты чего?

– А чего я? Я ничего… я в дверях встала… с коромыслом в руках… И никого внутрь не пускала, пока Варька там баб уму-разуму учила.

«Разъяренная Верка в дверях с коромыслом… ну-у, легче, наверное, крепость на щит брать».

– И долго так стояла-то?

– Ну, как сказать… пока не объяснила ихним мужам, какие они остолопы, чуть смертоубийство не прозевали… Ибо это самое что ни на есть убийство и получилось бы… весь грех на них бы пал, а не на Палашку, – твердо ответила Верка, – что бы там отец Михаил ни говорил.

– А потом? Что потом-то?

– Ну, потом Варька баб на улицу выгнала, мы с ней им еще… всякое обещали. Палашка-то уже тогда в тягостях ходила, а эти кобылы будто и не замечали, что молодуху цельными днями мутит. Вот что значит – злоба глаза застит!

Тут и Настена как раз подоспела: кто-то из баб, что на нашу потеху из-за тына смотрели, догадался за ней сбегать. Мужья, когда разобрались, что к чему, женам добавили… а потом еще раз, после того как Аристарх с ними переговорил. И еще много раз, когда Бурей про то узнал, – осклабилась Верка. – Он у нас зверь зверем, конечно, но убогих всяких, а пуще всего – беременных баб и сам не трогает, и другим не позволяет. А Палашка с тех пор на Варьку разве что не молится. Родить вот скоро должна. Настена говорила, ребеночек вроде не пострадал тогда.

– Бурей?! Это чудище? Надо же…

– Ну да! Помнишь, Арина, тогда у лавки он бабью драку вмиг прекратил? – Ульяна глянула на потемневшую Плаву, слегка развела руками, дескать, ничего не поделаешь, что есть, то есть. – Я ему тогда сказала, что в толпе беременную бабу с ног сбили, не ровен час затопчут. Вот он и…

«Эх, попался бы ему кто-то, не теперь, раньше, кто бы ему душу отогрел, глядишь, и он таким зверем не стал бы… Хотя Настена, вроде, говорят… Но ведь она в мужах зверей видит и все их укрощать пытается. Доукрощалась, зверя вырастила. Себе подчинить смогла, а душу человеческую так и не возродила… Ох, нет, лучше не судить… мало ли… Про Андрея-то что мне говорили?..»

– Надо же! А я-то вашу Варвару просто вздорной бабой сочла, – Арина поспешила увести разговор от Бурея. – Еще удивилась, что такая верховодит и бабы к ней прислушиваются. Ну, понятно теперь, почему…