Бабочка и василиск

Текли реки текилы и джина «Тичер», коньяка «Наполеон» и еще десятков жидкостей, о которых Маша доселе и не слыхивала. Снова и снова пили «за Марусю», пили «за Кису», за град Петра, выпили даже за упокой души Деева, которому все они обязаны появлением Маруси… Отчетливо пахло травкой…

— Ты не боялся отпускать их с деньгами? — между делом спросила Маша Атоса.

— Они понимают, что заработают и больше. И еще — они боятся тебя.

Маша была слегка шокирована.

Потом они танцевали. Сперва танго, а потом и ламбаду, и жигу и фокстрот, и черт еще знает, что… При этом мужики, кроме Атоса, конечно, разбрелись по всему залу и вели жестокий целенаправленный «съем» самых красивых дамочек, независимо от наличия у тех кавалеров, а потом тащили их к своему столу и опаивали французскими винами вековой выдержки, обкармливали экзотическими деликатесами… И отпускали с Богом. «От нас не уйдет».

Но каждый считал своим долгом хотя бы один раз станцевать с Машей. Она была уже порядком пьяна, чувствовала себя на вершине блаженства от внимания и почитания девяти таких разных мужчин. Но особенно понравилось ей танцевать с Гогой, который ржал как сумасшедший, ведь он танцевал с невидимкой, и самому ему казалось, что он обнимает руками довольно приятный наошупь воздух.

То, что он осязал невидимое, смешило его особенно. Крича, к примеру, что-нибудь вроде: «А где наши титечки?! Титечки-то где?!», — он клал руку ей на грудь, закрывал глаза и отвечал сам себе успокоенно: «Вот они, наши титечки…» Затем руку убирал, глаза открывал и, выкатив их из орбит, говорил: «Тю-тю…» И смеялся он так заразительно, что Маша на эти его выходки не оскорблялась, а напротив, заливалась вместе с ним.

Потом явились Слон с Али-Бабой и ко всеобщему удовольствию включились в оргию.

Потом, танцуя с кем-то еще, она краем глаза и издалека видела, что к их столику подходила очень стройная и, кажется, очень красивая женщина с густыми короткими черными волосами — под Мирей Матье (или это парик?), и о чем-то недолго говорила с Атосом. Кого-то она Маше напомнила, на кого-то она была похожа, но на кого?.. Маша, вернувшись к столу, поинтересовалась у Атоса, кто это был, но тот ответил, что впервые ее видел: попросила прикурить.

Потом Маша в порыве хмельного умиления возжелала вдруг выпить на брудершафт с вредным дядькой Копченым, которого она почему-то немного побаивалась, и, подойдя, случайно подслушала обрывок его разговора с молодым и патологически жадным головорезом Али-Бабой.

— … Да с какой радости? Какая, к херам, благотворительность? — говорил Али-Баба. — Это же деньги в задницу! Сиротки какие-то, понимаешь…

Маша с рюмкой в руках стояла за его спиной, и он не видел ее. Копченый же не видел ее в принципе.

— Сынок, — отвечал он Али-Бабе презрительно, — работай ты в другом месте, все равно больше бы не имел, а здесь — риска нет. Меньше, чем за два месяца — двадцать пять тысяч зеленых, где ты видел? А с Марусей — еще и побольше будет. Это дело верное.

— А может, нет сироток-то? Может, все — Шахине в карман? («Это они меня так прозвали», — умилилась Маша.)

— Молчи, сука, — зашипел Копченый, — ты что, забыл? — И он понизил голос до шепота: — Нет Шахини, понял? Нету. «Не ясно, — подумала Маша, — как это — меня нету?»

А Копченый сказал снова в полный голос:

— А если и в карман, тебе-то что за забота? Чего ты в чужом кармане считаешь?

— Ей-то не жалко, заслужила. А вот Киса — Кис-Кис-Киса… Кто пахан? Он пахан? Это ж чистый шестой номер. Я таких давил, как клопов в щели на нарах…

— Тупой. Тупым тебя мама родила. Завалишь ты все. Это же театр. Без Кисы нет Маруси…

«Опять меня почему-то нет», — совсем запуталась Маша и влезла в разговор:

— Кто тут Марусю вспомнил?

Спорщики подпрыгнули от неожиданности, а она полезла к Копченому обниматься, хватая его за усы:

— Ну Копченый, ну почему ты меня не любишь? Все меня любят, а ты не любишь. Давай на брудершафт?

— С привидениями не пью, — огрызнулся тот, — уйди отсюда.

Но в конце концов разомлел и выпил-таки с ней «за дружбу».

Потом Атос забашлял музыкантам, и они вместо однообразной попсы заиграли битловское «Let It Be», и Маша с Атосом пошли танцевать и целоваться. И случился маленький, но забавный эксцесс. Неожиданно перед ними выросла большая, похожая благодаря габаритам и толстому слою белой пудры на памятник самой себе женщина и заявила:

— Немедленно покиньте наш ресторан. Как вы себя ведете? У нас — культурное учреждение. В театре вы себя так же ведете? Отправляйтесь домой и делайте там все, что вам угодно. К тому же женщин в штанах мы вообще сюда не допускаем. Тем более в таких старых и рваных.

Атос хотел ответить ей что-то резкое, но Маша стала нашептывать ему на ухо, он сперва запротестовал, но она настаивала, и он, засмеявшись, сказал: «Ну, ладно. Давай».

Затем обернулся к администраторше Софье Львовне (а это была именно она):

— Где вы видите женщину в штанах?