Б. М. Кустодиев

Через год, по обыкновению критикуя академическую ученическую выставку, Дягилев упоминает, однако, «некоторые свежие этюды из мастерской Репина».

А в 1904 году «сердитые гимназисты» самым решительным образом выступают в защиту Репина от критики в «Русских ведомостях», где его хотя и не называли прямо, но весьма прозрачно изображали в виде профессора, который, дескать, слишком уж доверял таланту своих учеников и «довел дело до того, что его ученики к выходу из Академии оказывались совершенными самоучками…».

Бенуа возражал на это, утверждая, что, хотя, «бесспорно, Репин не оказался идеальным педагогом», «однако польза, принесенная Репиным молодежи, все же большая»: «Свежей струею как-никак а пахнуло с момента учреждения „новой Академии“ — и вся эта свежесть была обусловлена участием только двух художников: Репина и Куинджи, в особенности Репина… Он рвался служить службу молодому русскому искусству» («Мир искусства», 1904, № 8–9).

И далее, высказав мнение, что «освежающее влияние Репина» сказалось на уже получивших известность Малявине и Сомове, Бенуа заключил, что можно «назвать еще человек пять-шесть из бывших его учеников, которые вышли, если не большими, то, во всяком случае, хорошими художниками».

Кто именно имелся здесь в виду, неизвестно. Но и сам редактор журнала Дягилев и другие авторы нет-нет да и упомянут имя Кустодиева.

В отзыве о выставке графики и гравюры «Blanc et noir»^[27] (1903, № 12) Дягилев категорически заявляет, что «если не считать кое-каких рисунков Кустодиева и Браза, то в правый угол, где устроители выставки сгруппировали молодые силы и надежды нашего искусства, заходить совсем бы не следовало…». Почти одновременно журнал публикует две работы художника с этой выставки, в том числе этюдный портрет Витте из числа выполненных во время подготовки картины «Торжественное заседание Государственного Совета». «Видел ты, Борис, как тебя роскошно поместили в „Мире искусства“?» — радостно осведомлялся соученик по Академии Дмитрий Стеллецкий.

Недоумевая по поводу отсутствия на очередной академической выставке 1903 года некоторых талантливых учеников, Дягилев замечает, что из них «уцелел почему-то один Кустодиев со своим оригинальным и курьезным портретом (№ 5)» (А. П. Варфоломеева. — А. Т.).

В 1904 году дважды с похвалой отзывается о художнике и А. Ростилавов. Говоря о вечной безотрадности ученических выставок, он пишет: «Изредка в воспоминаниях мелькает что-нибудь свежее, отрадное: пейзажи Пурвита и Рущица, сверкающий холст Малявина, красивый пейзаж Фокина, портреты Кустодиева — как бы случайных гостей среди учеников нашей Академии» (№ 10). И, радуясь участию некоторых «несомненно талантливых» выпускников Академии на выставке «Нового общества художников», упоминает о приятном впечатлении, которое производит «портрет… работы Кустодиева, очень выдержанный и хорошо нарисованный» (№ 3).

Разумеется, подобные одобрительные замечания нельзя сравнить с панегириком, которого удостоились в журнале малявинские «Бабы»: им была посвящена специальная статья В. В. Розанова. Но на фоне убийственно-едких отзывов «Мира искусства» о целом ряде современных художников неоднократные сочувственные упоминания о работах молодого живописца обращают на себя внимание.

И ведь «Бабы» — это пик малявинской славы, а Кустодиев еще только отыскивает свой путь!

Любопытно, однако, что впоследствии некоторые мемуаристы все же ставили в вину «Миру искусства» недооценку Кустодиева.

«Кустодиевские портреты выделялись на тусклом фоне академических выставок как произведения мастера, они были в центре внимания, автора приглашали на все выставки, он стал известностью, — писал, например, Грабарь. — Только „Мир искусства“ оставался равнодушным к восхождению нового светила: несмотря на горячие настояния некоторых членов дягилевского кружка, особенно Е. Е. Лансере, он не был приглашен ни на одну выставку журнала. Тогдашняя живопись Кустодиева казалась Дягилеву, Баксту, Серову слишком пресной, художественное лицо его недостаточно индивидуальным».

В воспоминаниях Добужинского о «Мире искусства» упомянуто, что «около 1903 года… стал появляться на горизонте Кустодиев». Лишь «на горизонте», тогда как сам Добужинский, приехавший в Петербург позже Бориса Михайловича, в этом кругу, как он сам пишет, уже «был обласкан, выслушал много такого, что подняло силы художника». И Стеллецкий, приглашенный покровительствовавшей «Миру искусства» княгиней Тенишевой в ее знаменитое смоленское имение Талашкино, по его словам, «очень сошелся» с Рерихом, который работал там же, и даже «хлопотал» о том, чтобы в журнале возобладало «более русское» направление.