С трудом доковыряв ложками сладкую мякоть, не могли даже подняться с газона, а тем более, куда-либо идти с рюкзаками. Лежали и рассуждали о судьбах экспедиции в тени дерева до 17 часов, пока не спала жара.
Вписываться пошли в большой и старый лютеранский храм с приходской школой на территории. В принципе, дожди закончились, и нас вполне устраивала ночевка в палатке. Но чтобы не привлекать внимание ночной полиции, попросились поставить палатку позади храма.
Белый пастор долго-долго читал нашу путевую грамоту и беседовал с Кротовым, но на ужин мы его так и не развели. Впрочем, ночевать в палатке он нам разрешил, но, только после того, как позвонил в полицию.
«На Бога надейся, а сам не оплошай» — наверное, это не только русская народная пословица.
Проснулись в семь утра от колокольного звона прямо над нашими головами. Ну и побудка!
В ближайшем кафе сварили котелок чечевицы и котелок чая.
До Лусаки нас подвозил чех. Он живет в Африке уже восемь лет. За это время он забыл русский язык, который изучал еще в школе, и более того, стал расистом. Свои теории он излагал в кабине Антону, а я удобно подремал в открытом кузове пикапа. По трассе купили еще один арбуз, на этот раз за 2000 квача, съели его в сквере на центральной улицы Лусаки. Решили что все равно голодны и посетили еще одно любимое нами заведение — за доллар купили большую горячую пиццу и две бутылочки холодной «фанты»
Наконец-то мы насытились и сидим на скамеечке Каирской улицы. Тут подходят две очень опрятно одетые женщины и спрашивают о нашем отношении к Богу. У сектантов одни и те же методы, что в Замбии, что в московском метро.
В Москве я бы отшил таких товарищей подальше, ибо они просто набирают для своего «гуру», новых потенциальных сектантов, но Антон тут же подумал о «сытном ночлеге» и решил поддержать разговор:
— А что вы нам хотите предложить? — Тут главное сделать наивное выражение лица.
— Мы приглашаем вас на богослужение нашей церкви. Это не далеко, начало в 12 часов. — Оживились женщины, почуяв «наживу».
— Отлично! А в вашей церкви можно вписаться на ночь? — Запросто спросил Антон.
— Ой… ну… мы не знаем, наше богослужение происходит в кинотеатре… нужно будет спросить пастора.
— Хорошо, мы придем, чтобы поговорить с пастором, а если он не поможет, то ведь всегда можно обратиться к пастве, не правда ли?
— …
Единственный в городе (а может и в стране) кинотеатр превратился из «очага культуры» в «рассадник невежества и религиозного мракобесия». Зато вход свободный. Мы расположились в удобных креслах последнего ряда. Больше половины зала было заполнено, судя по одежде, не самыми бедными жителями Лусаки. В толпе выделялись «служители культа» — женщины и мужчины в голубеньких выглаженных рубашках с красным бантиком на груди. Их задача была в том, чтобы организовывать толпу и выносить из зала тех, кто потерял сознание.
На сцене сидел за синтезатором очень веселый человек, и играл зажигающие мелодии. Сам проповедник, с американским акцентом, бегал по сцене и первым рядам зала и громкими выкриками еще больше заводил толпу. По его команде люди вскакивали с мест и тянули к нему руки, раскачивались в такт музыке и повторяли за ним выкрикиваемые фразы.
Кроме пастора, мы здесь были единственными белыми людьми.
Через полчаса беснования и оглушительной музыки зал «дошел до кондиции» и гуру начал «творить чудеса»: он клал свои руки на головы прихожан, чтобы избавить их от болезней, семейных проблем и прочих неприятностей. Некоторые, особо впечатлительные натуры, после прикосновения гуру, падали в обморок на услужливые руки помощников. «Излечив» таким образом около десятка человек, пастор дал знак прекратить музыку и усадил возбужденную толпу по рядам. Теперь настала очередь прихожанам отблагодарить церковь за «лечение и учение». Помощники понесли по рядам сумки из красной плотной материи.
Я плохо понимал, что говорил до сих пор в микрофон проповедник, но здесь я понял следующее: «Кто хочет пожертвовать суммы более 50 000 квача — кладите их, смелее, в этот мешок, а мы все поаплодируем вам! Так, смелее, смелее… молодцы! Хлопаем в ладоши…
сильнее… вот так! Кладите еще, еще! Теперь второй мешок понесут по рядам, туда мы жертвуем купюры от 10 000 квача…. О! Сколько много желающих! Хорошо… хорошо… Так, теперь последний мешок, для тех, у кого купюры меньше 1000 квача…»