Автономное плавание

День теперь начинался для Жаннет то с фокстрота, то с танго и заканчивался ими же. В промежутках между занятиями более серьезными предметами – такими, например, как криптография и яды – обнаружилась вдруг рядом с Таней некая Ксения Николаевна[67] – женщина высокая, стройная, несмотря на немаленький возраст, и стильная, взявшаяся ни с того, ни с сего обучать товарища Жаннет хорошим манерам. Ну, допустим, Жаннет Буссе тоже не лаптем щи хлебала, и нос подолом платья не вытирала, но Ксения Николаевна учила ее все-таки не совсем тем манерам, которые были знакомы француженке полупролетарского происхождения. Это уже был высший свет, тот самый свет, в котором, как рыба в воде, чувствовал себя Баст фон Шаунбург и где гуляла разбалованной кошкой новая шкура тихони Оли. Но и это еще не все. Не только манеры и стиль поведения. Уже в первую встречу «старушка» с выправкой гвардейского офицера или, на худой конец, отставной примы императорского балета, присела к роялю и, перебирая неторопливо белые и черные клавиши, начала излагать Тане музыкальную теорию. Простыми словами, в очень упрощенном виде, но тем не менее. И спеть что-нибудь попросила, а, выслушав, дала пару дельных советов. И как-то так вышло, что к концу недели Таня уже всюду пела: и «дома», и в душе, и на занятиях с Ксенией Николаевной.

А еще ее стали водить на концерты. Не в драматический театр, и не на лекции и собрания, а в оперу, на балет, на концерты классической музыки. Через день… Каково?! Но, с другой стороны, если это был именно «симптом», почему ее не готовили к встрече с самим Шаунбургом, великим и ужасным?

Вот оттого и тянулось время, занятое множеством дел, которые на самом деле должны были бы заставить его нестись вскачь. Пытка неизвестностью ничем не лучше пытки бессонницей. Во всяком случае, так ей теперь казалось. Ведь спать-то Тане никто не мешал.

* * *

Тринадцатого она вернулась в гостиницу при управлении довольно поздно. Побывала в Большом на балете, видела – это же надо! – молодых Асафа и Суламифь Мессерер, а потом гуляла. В некотором отдалении, правда, плелся лейтенант «Сяковский».

«Я важная персона! Без охраны никуда!»

Но в Москве стояла чудная погода. Лежал снег. По темноватым – даже в центре – улицам проезжали редкие машины…

Спать не хотелось совершенно, и, добравшись до «гостиницы», Таня разжилась у дежурного стаканом жидковатого чая, забралась в постель, открыла книжку и… Ее разбудила Лида Новицкая – та самая женщина – старший лейтенант, которая участвовала в исторической беседе в кабинете начальника Первого управления.

– Вставай, Жаннет! – выглядела Лида неважно. Мало того, что и сама тоже то ли не спала, то ли вскочила ни свет, ни заря, так была еще и встревожена чем-то не на шутку.

– Что?! – вскинулась испуганная Жаннет. – Что случилось?

За окном темно. Ночь. Жаннет схватила с тумбочки свои часики.

«Убиться веником! Они что?..» – стрелки показывали начало четвертого ночи. Самое то – поспать, но, судя по всему, дело неотложное.

– Потом! – отмахнулась лейтенант Лида. – Одевайся быстро, нас ждут.

– Кто? – но, спрашивая, Жаннет уже действовала. Рубашку через голову, лифчик…

«Где эта их гребаная полуграция?!» – женское белье, приходилось признать, оставляло желать. Это вам, девоньки, не двадцать первый век!

– Штейнбрюк!

– А!

«Дела! Да что, прости господи, могло случиться?» – Татьяна лихорадочно перебирала в уме все известные ей события зимы тридцать шестого года, но ничего определенного вспомнить не могла.

Наскоро приведя себя в божеский вид, она ополоснула лицо холодной водой и вслед за Лидой вылетела из комнаты. Коридоры, переходы, лестницы и… посты, разумеется. Предъявите, пожалуйста, пропуск! Жестко, непреклонно. Ночь ночью, а правила никто не отменял.

– Садитесь, не маячьте! – не поднимая головы, бросил Штейнбрюк, сидевший в отдалении, просматривая за своим столом какие-то бумаги.

За другим – длинным приставным – столом собрались уже несколько человек. Кто-то был в форме, другие – в штатском. Одних Таня знала, других – нет. Но ждали, по-видимому, не опоздавших и не Штейнбрюка, занятого бумагами. Судя по ощущению грозы – воздух едва не мерцал от накопившегося в нем электричества – на ночном совещании должен был появиться некто с самого верха.

«Черт знает что!»

И тут открылась дверь, и в кабинет Штейнбрюка вошел крепкий широкоплечий военный.

«Комкор… Урицкий?»