Автоматом и гранатой

С этого дня, невзирая на погоду, Егор брал в руки костыли и начинал бродить с их помощью, сначала по своему этажу, потом по следующему. Далее он направился во двор, где много раз обошел все постройки вокруг. Через несколько недель начал осваивать территорию за пределами госпиталя, первым делом наматывая круги по периметру забора, затем стал выбираться еще дальше, оставляя следы своих ног и костылей на всех окрестных дорожках и тропах.

Его можно было всегда найти по отметинам на земле. Пара круглых точек по краям отпечатка одной, только левой ступни. Потом к вмятине в глине на тропинках стал добавляться еле заметный отпечаток носка правого солдатского ботинка, который Егор начал легонько ставить на землю, старясь давать немного нагрузки больной ноге. Со временем он становился более отчетливым, глубина продавленного им грунта увеличивалась. Через какое-то время начал появляться след от каблука, что говорило о попытке разведчика все сильнее и сильнее нагружать свою правую ногу.

К концу лета Егор перешел с костылей на трость, которую держал поначалу исключительно в правой руке, чтобы снижать, а потом и понемногу повышать нагрузку на конечность, доставившую ему когда-то столько страданий и боли. Он кривил лицо, боролся с эмоциями, гасил в себе мучительные ощущения и упорно ходил по округе, с каждым днем увеличивая время ходьбы и пройденное расстояние.

После окончания прогулки он возвращался к себе в госпитальную палату, снимал мокрую от пота гимнастерку и растягивался на простыне, давая отдохнуть измученным прогулками ногам. Истерзанные пулями мышцы с трудом, но восстанавливались, болели, особенно по ночам, порою не давая спать своему владельцу. Натруженные и натертые костылями подмышки страшно ныли от потертостей на коже. Егор терпел, стискивал от боли зубы и отворачивался к стенке, чтобы никто из раненых не видел его настоящих страданий, написанных на его лице.

Давать слабину на людях он позволить себе не мог. Солдаты со всего госпиталя, особенно молодые, еще совсем зеленые, стекались к его койке, как правило, перед сном. Все хотели слышать от него рассказы о подвигах разведчиков-сослуживцев Егора, о поисках в ближнем тылу врага. Они с завистью и уважением смотрели на его награды, которые, согласно приказу начальника госпиталя, ему нельзя было убирать и предписывалось держать у всех на виду.

Он никогда ничем не хвастался и, вопреки желанию молодых солдат услышать от него рассказы о героизме разведчиков, старался преподать им те необходимые уроки, которые могли бы в будущем пригодиться на фронте, на передовой. Он рассказывал об особенностях маскировки, углубляясь в детали. Говорил о быте в блиндажах и землянках, о взаимопомощи между солдатами, так необходимой в бою. Рассказывал о правильном уходе за личным оружием, об особенностях эксплуатации винтовки, пулемета и автомата. Говорил о том, что необходимо знать правила оказания первой медицинской помощи, владение которыми может помочь спасти свою жизнь и жизнь товарища в боевой обстановке.

Молодые солдаты его внимательно слушали, вникали в слова, задавали вопросы. А он отвечал им, углубляясь в детали своих рассказов, в особенности того или иного дела. Егор старался оправдать доверие главного врача госпиталя, возложившего на разведчика ответственность за влияние на умы тех, кто еще не имел того опыта, который за два с лишним года фронта приобрел он сам.

Стенами палаты авторитет Егора не ограничивался. Облаченный в гимнастерку с сержантскими погонами артиллериста, с нашивками за ранения, с наградами, в выгоревшей на солнце пилотке на голове, он выходил на свои долгие ежедневные прогулки за пределы ограды территории госпиталя. За ним часто следовали те, кому доктора предписывали, как и Щукину, разрабатывать конечности ходьбой. Один или с кем-то, он обходил улицы, стараясь выбирать маршрут с частыми подъемами и спусками, чтобы как можно сильнее заставить работать мышцы ног, дать им нагрузку.

Местные жители узнавали его, здоровались, расспрашивали о фронте, угощали то колодезной водой, то махоркой, то спелым яблоком из собственного сада. Некоторые просили принести его вещи для стирки, чего он очень смущался, не желая чем-то обременять добрых людей. Рассказывал о боях, пытаясь сначала уловить настроение того, кто спросил, чтобы не навредить своему слушателю, в случае если тому уже пришла похоронка, а то и не одна. И таковых ему на пути встречалось много.

Мальчишки с городских улиц, увидев Егора, начинали следить за ним, прячась в кустах. Смущенно улыбались, когда он начинал в ответ заигрывать с ними и обнаруживал их засады еще на подходе к ним, в тот самый момент, когда они его не ждали. За что потом в знак благодарности чумазые, загорелые до черноты и по-летнему босоногие ребята всех возрастов демонстративно вышагивали за ним, следуя по пятам. Куда шел он, туда и они.