В комнате висели афиши: «Иркутская история», «Два цвета», «Золушка». Геля рассмотрела афишу, в которой говорилось о забавном вечере под названием «Кто из гоголевских героев?».
Что тут еще висит, в театральной комнате? Схемы упражнений для танцев. Вальс, казанова, сударушка, буяна, липси, курские ритмы. Последнего танца Геля не знала, хотя по танцам в театре считалась специалистом.
— Инна, в студии все танцуют?
— Почти все. Что-что, а танцевать они любят. И хореограф у нас хороший. Танцевала в ансамбле Моисеева. Ведет занятия и по аэробной гимнастике.
На столике лежала программка «Беда от нежного сердца» В. Соллогуба.
— Последняя постановка Грачева, — сказала Инна.
Директор периодически исчезал и снова появлялся.
— Эмеется нэбэльшая костэмэрная. Костюмы для танцэвального энсамбля. Смотрэть будете, Энгэлина Артемовнэ.
— Нет. Спасибо, — поспешно поблагодарила Геля, еле сдерживая улыбку.
— С хэрэографом мы вас пэзнакомим.
— Спасибо.
Висели схемы на внимание, распределение внимания на несколько предметов. Что за распределение внимания на несколько предметов? Качается маятник, показывают какую-нибудь картинку и произносят несколько фраз. Надо отвечать на вопросы: сколько раз качнулся маятник, что было нарисовано на картинке, какие фразы произносились.
— Есть инфирмациэнно-метэдические бэллитени.
Инна смотрела на Гелю и тоже улыбалась. Понимала, о чем думала Геля. Нетрудно было понять. Может быть, Ксения и сбежала от всего этого изобилия? Геле дали бюллетень. Она его раскрыла. Первая глава называлась «Свободное время молодого человека».
— В вэшей работе поможет.
«Подготовленные мероприятия, в которых человек лишь созерцатель, слушатель, — не дают должного эффекта. Чтобы способствовать формированию ведущих сторон личности: мировоззрения, нравственности, необходимы гибкие взаимосвязи пассивных и активных форм воспитания, — начала читать не без страха Геля. — Такая целесообразность позволяет не только дать определенные знания, но и воспитать степень убежденности в них, позицию личности в коллективе, способность применить знания в своем поведении, дать стимулы к интеллектуальному развитию».
«А я сама не отстала интеллектуально от запросов времени?» — подумала Геля. Сюда надо привести Леню, Володю Званцева с его воспитанием воли, с его целесообразностью. Убежать, пока не поздно? Пока плавят сталь? Тихо так исчезнуть? Ксения ведь исчезла тихо.
Инна Швецова опять угадала Гелины мысли.
— Не волнуйтесь. Зачем вы волнуетесь?
— Конечно, — неопределенно сказала Геля.
— Здесь вам будет хорошо, я же сказала. Чем мне вас еще убедить, какими доводами?
— Верю. Будет ли ребятам хорошо со мной? Как я понимаю, Грачев был опытный человек.
— Опыт приходит. Было бы желание. Мы отгадали в вас желание.
Геля была убеждена, что сейчас заинтересованы именно в ней и что авторитет, имя отца ничего здесь не значили. Она свободна, самостоятельна. Полностью. Впервые в жизни. И даже от Рюрика…
Как всегда испугалась признаться в этом самой себе, но это произошло. Личная жизнь сначала!
Студия собралась в субботу.
Сели в зрительном зале, в котором была освещена только сцена, пустые ряды кресел уплывали в темноту.
Геля любила пустой зал, она его не боялась. Он был немым и незрячим, а значит — нет боязни общения «здесь, сегодня, сейчас», когда ты актриса и когда надо начинать действовать на сцене, играть. Сейчас надо было действовать совсем в ином качестве.
В записях своих студенческих лекций Геля прочитала о молодом режиссере Питере Бруке, что когда он, совсем молодой режиссер, оказался лицом к лицу с группой любителей, он вынужден был нафантазировать себе несуществующий триумф, дабы вселить в себя уверенность, в которой обе стороны нуждались в равной мере.
Вселить триумф!
Сумеете, Энгэлина Артемовнэ!
Ребята расположились плотной группой. Геля стояла перед ними. В туфле у нее, под левой пяткой, был пятак — нет гвоздя на сцене, на актерское счастье, будет пятак в туфле на счастье начинающего режиссера с несуществующим триумфом.
Геля о студии пока что не говорила ни дома, ни в театре, даже Лене, потому что Леня, сам того не желая, мог проговориться Рюрику: Рюрик, он ведь постоянно угнетает, если он что задумал.
— Ты где пропадаешь? — спросил Рюрик. — Не доищешься тебя.
— Пропадаю, — уклончиво ответила Геля.
— Сколько можно быть пультовщицей?
— Бери выше, я уже не пультовщица.
— Ну, крановщицей, мне все равно.
— Мне не все равно, — опять уклончиво ответила Геля.
— Тут дело, а она в игрушки играет.
— В игрушки играешь ты один.
— Это как же?