Я взглянула на матросов. Они жались друг к другу, перепуганные до смерти. Высокий качнулся, как деревце на ветру, а низенький в ужасе заслонился рукой, будто защищался от удара.
— Кого первого? — повторил незнакомец.
— Никого! — ответила я, задрожав.
Он немного опустил дуло, с усмешкой поглядел на меня и намекнул на такое, что мне стало очень стыдно.
— Нет, нет, — закричала я, — это неправда! Я вижу их в первый раз, я честная девушка!
Губы его тронула улыбка, и взгляд больших темных глаз смягчился.
— Верю, — коротко сказал он.
Он шагнул на середину комнаты.
— Что, проголодались? — спросил он у низенького.
Тот кивнул.
— И она дала вам сливки и меду — все лучшее, что есть в доме?
Низенький промолчал.
Незнакомец снова вскинул ружье к плечу, взгляд темных глаз устремился вдоль нацеленного ствола.
— А вы вздумали расплатиться с ней своей грязной монетой? Ну что же, — продолжал он, — за это я, пожалуй, начиню ваши головы свинцом.
Я бросилась вперед, испугавшись, что он приведет в исполнение свою угрозу.
— Уходите! — закричала я матросам. — Скорей, пока не поздно!
Они повернулись, хотели улизнуть, но незнакомец приказал им не двигаться.
— За сегодняшнее надо вас наказать, — сказал он, — а тогда можете идти — оба прямо на каторгу.
Они вздрогнули и пристально посмотрели на него.
— Именно! — Он переводил взгляд с одного на другого. — Что, совесть нечиста, а?
Насупившись, они опустили глаза. Незнакомец повернулся ко мне.
— Принеси кнут! — приказал он.
Я стояла, не зная, что делать. Он добавил:
— У меня рука затекла от ружья. Их давно бы следовало отправить на тот свет. Неси кнут.
Я побежала за кнутом и вернулась.
— Хлестни-ка вот этого по лицу.
— Это жестоко, — возразила я.
— Живей, иначе он умрет, — не успеешь и подойти.
Я стала перед матросом.
— Поднимай руку, — скомандовал незнакомец.
И велел хлестнуть изо всей силы:
— Как взбесившегося быка!
Я нерешительно повиновалась и ударила легонько. Но потом малодушие куда-то исчезло. И когда я во второй раз занесла кнут, в руке вдруг появилась обычная сила и уверенность, и я несколько раз яростно стегнула матроса. Он загородил глаза ладонями и громко умолял о пощаде. Я опомнилась и отступила, вся дрожа; к глазам подступили слезы.
— Хорошо! — сказал незнакомец. — Теперь второго, они друг друга стоят.
— Он меня не трогал, — сказала я.
Незнакомец взглянул на него.
— Тебе повезло, — сказал он.
Лицо высокого просветлело.
— Повезло, да не очень, милый мой, — продолжал незнакомец.
Я заметила, как смертельный страх исказил лицо высокого, а у низенького трусливо забегали глаза.
— Ну-ка, подойди, — незнакомец поманил низенького.
Дрожа, матрос двинулся к нему. Не успел он сделать и несколько шагов, как незнакомец скомандовал: Стой!
Тот немедленно остановился.
— Косоглазый, прихрамывает после кандалов, одет как матрос! — громко и отчетливо сказал незнакомец. — Принеси-ка подпруги, девушка.
— Зачем?
— Неси, говорят! — резко повторил он.
Я пошла, но так обиделась на его грубый окрик, что у меня загорелись щеки. Наверное, я покраснела, — иначе почему, когда я вернулась, он стал говорить со мной совсем иначе?
— Я не привык разговаривать с дамами, не обижайся, — сказал он.
Я сразу простила его, а вслух сказала, что и не думала обижаться.
— Вы хороший человек, судя по вашему сегодняшнему поступку.
— Возможно, — ответил он, — только одна звезда — это еще не все небо.
Он замолчал, а у меня не хватило духу спросить, что он имел в виду. Он протянул руку за подпругами, я подала.
Потом он повернулся к тем двоим, и голос его стал жестким.
— На пол, лицом вниз! — загремел он. — Живо! Живо! Оба, или…
Они сразу растянулись на полу, жалкие, как черви.
— Возьми-ка ружье, девушка, — сказал незнакомец, — если вот этот пошевелится, стреляй. Я займусь вторым.
Он был рожден, чтобы приказывать. Я взяла ружье, и если бы распластавшийся на полу человек шелохнулся, это было бы последним движением в его жизни. Но матросы были до того запуганы, что и не пикнули, пока незнакомец связывал им руки за спиной. Покончив с этим, он перекатил своих пленников на спину и поглядел на них.
— Зачем вы сделали это? — спросила я.
— Чтобы стражник Кэйси получил нашивку, — засмеялся он.
— Стражник Кэйси? Не понимаю.
— Скоро поймешь, — сказал он.
И мне пришлось удовлетвориться этим. Кто был этот человек, с губ которого так легко слетали приказания и взгляда которого невозможно было ослушаться, я не знала. Я чувствовала только, что доброта прорывалась сквозь его суровость, как песня птицы сквозь бурю.
— Эй, ты! — обратился он к низенькому. — Знаешь, что сейчас делается в доме Уезерли?
Матрос отвернулся и не ответил.
— А ты? — спросил он высокого.
— Нет, — сказал тот. — Где это?
— Врете оба! — сказал незнакомец. — Они живут под Рейнджем.
— А что там делается? — вмешалась я.
— Хоронят покойницу, — ответил он, переводя взгляд с одной распростертой фигуры на другую и кивая головой.
— Какое несчастье! — воскликнула я. — Бедная миссис Уезерли! Когда она умерла?
— Вчера.
— Она была еще полна сил.
— Ей встретился кое-кто посильнее.
— Кто — смерть?
— Смерть и два дьявола, — он заскрежетал зубами.