Аврора Флойд

Последний пунцовый свет на синей воде исчез во мраке, а Стив все сидел и курил и рассуждал, пока не засветились звезды на небесном своде над его головой. Несколько позже десяти часов услыхал он стук колес и топот лошадей на большой дороге и, подойдя к воротам, выглянул через железные перекладины. Когда экипаж въехал в северные ворота, он увидел, что это один из экипажей Меллишского Парка, посланный на станцию за Джоном и его женой.

— Коротенькая поездка в Лондон, — пробормотал Стив, — верно, она ездила за денежками.

Жадные глаза полоумного конюха глядели сквозь железные перекладины на проезжавший экипаж. Он имел неопределенную идею, что две тысячи фунтов — огромная куча денег и что Аврора привезет их в шкатулке, или в узле, которые можно будет увидеть в окно кареты.

— Верно, она ездила за денежками, — повторил он, возвращаясь назад.

Он сел на прежнее место, на ступеньках у дверей, опять принялся курить и размышлять, очень часто потирая свою голову то одной рукой, то обеими, как будто старался втереть недостававший смысл в свой несчастный мозг; иногда он вздыхал, как будто старался все время отгадать какую-то трудную загадку.

Было далеко за полночь, когда Джэмс Коньерс воротился, пьяный и запачканый. Он наткнулся на Стива, все сидевшего на ступенях отворенной двери, разругал его и велел ему отвести кабриолет в конюшню.

Стив исполнил приказание пьяного господина и отвел лошадь с кабриолетом в тихую ночь, и нашел сердитого конюха, с фонарем в руке, дожидавшегося у ворот и вовсе не расположенного к разговору; он только изъявил надежду, чтобы новый берейтор не вздумал каждую ночь кататься таким образом и не испортил лошадь, выезженную для скачки.

Все лошади Джона Меллиша были выезжены для скачек и куплены за дорогую цену.

Коньерс громко храпел в своей маленькой спальной, когда Стив Гэргрэвиз воротился в коттедж. Стив с удивлением глядел на красивое лицо, обезображенное опьянением, на классическую голову, откинутую назад на измятом изголовье в одной из тех неловких позиций, которые пьяные всегда выбирают для своего отдохновения. Стив Гэргрэвиз потирал свою голову крепче прежнего, смотря на совершеннейший профиль, на красные губы, на темную бахрому ресниц, на бледный румянец щек.

— Может быть, и я годился бы для чего-нибудь, если бы был похож на тебя, — сказал он с полусвирепой меланхолией. — Я не стыдился бы себя тогда. Я не прятался бы в темные углы и не думал, почему я не похож на других людей и какой это горький, жестокий стыд, что я на них не похож! Тебе не зачем прятаться: никто не называет тебя безобразной собакой, как ты назвал меня сегодня, черт тебя побери! В свете тебе гладко.

Он погрозил кулаком спящему, а потом начал подбирать запыленное платье берейтора, разбросанное по полу.

— Кажется, надо вычистить его, прежде чем я лягу спать, — пробормотал он, — чтобы они были готовы для милорда, когда он проснется утром.

Он взял платье и свечу и пошел в нижнюю комнату, где взял щетку и принялся за работу, окружив себя облаком пыли, как безобразный арабский гений, приготовляющийся превратиться в красивого принца.

Он вдруг остановился и скомкал жилет в руках.

— Тут есть какая-то бумага! — воскликнул он, — бумага, зашитая между материей и подкладкой. Я распорю жилет и посмотрю, что это такое.

Он вынул складной ножик из кармана, осторожно распорол жилет и вынул бумагу, сложенную вдвойне — бумагу довольно толстую, отчасти напечатанную, отчасти написанную.

Он наклонился к свечке, облокотившись об стол, и прочел бумагу медленно и внимательно, следуя за каждым словом своим толстым указательным пальцем, иногда останавливаясь долго на одной букве, иногда перечитывая опять полстрочки.

Когда он дошел до последнего слова, он вдруг громко захохотал, как будто успел разгадать ту трудную загадку, которая занимала его целый вечер.

— Теперь я все знаю, — сказал он, — теперь все могу сообразить. Его слова, ее слова и деньги. Все могу сообразить и понять значение. Она дает ему две тысячи фунтов, чтобы он уехал отсюда и ничего не говорил об этом.

Он сложил бумагу, осторожно положил ее на прежнее место, между материей и подкладкой жилета, потом вынул из своего ближнего кармана кожаный бумажник, в котором, между разными разностями, были и иголки и нитки. Потом, наклонившись к свечке, медленно зашил распоротый шов проворно и чисто, несмотря на свои неуклюжие, огромные пальцы.

Глава XXII ПРЕЖНЕЕ ПОСТОЯНСТВО

Джэмс Коньерс завтракал в своей спальной после поездки в Донкэстер; Стивен Гэргрэвиз прислуживал ему, принес ему кофе и переносил его сердитое расположение с тем же самым долготерпением, которое казалось, свойственно этому тихоголосому конюху.

Берейтор не хотел пить кофе, а потребовал трубку и пролежал, куря почти все утро, между тем как запах роз и жимолости врывался в его маленькую комнатку, а июльское солнце ярко освещало обои на стенах.