День выборов выдался в Вашингтоне хмурым. Город заметно опустел: многие госслужащие, вплоть до членов Кабинета, разъехались на «ежечетырёхлетний хадж» — голосовать на своих участках. С утра Авраам испытал приступ сомнений: «Насколько я был уверен в исходе Балтиморского съезда, настолько не уверен сейчас в исходе выборов». В 1858 году в похожий пасмурный день он проиграл выборы Дугласу. Прибежал Тад и потащил отца к окну на южную лужайку: там голосовали расквартированные у Белого дома солдаты-пенсильванцы. Среди них важно расхаживал ручной индюк Тада (в канун предыдущего Рождества Тад добился от отца его официального, именем президента, помилования). «Что, он тоже голосует?» — «Нет, ему пока нельзя по возрасту!»{722}
Началось томительное ожидание — новости должны были начать поступать только вечером. Около семи часов пошёл сильный дождь, и Линкольн с Хэем и Ноем Бруксом пошлёпал по лужам в телеграфный офис. У входа их приветствовал часовой, укрытый прорезиненным плащом, от которого шёл пар. Внутри уже стучали аппараты: в Филадельфии победа с перевесом в 10 тысяч голосов — настолько выше ожиданий Линкольна, что он усомнился, не преувеличена ли цифра. Но потом пришли сведения из Балтимора: перевес в 15 тысяч в городе и пять тысяч во всём штате Мэриленд! Следом — Бостон, и опять большой перевес в голосах: на четыре тысячи. «Не на 40, не на 400?» — усомнился президент. Потом кто-то пошутил: «Уж не Всемогущий ли набивает урны для голосования?»
Пришёл начальник телеграфного офиса — весь в грязи, потому что споткнулся и упал по дороге. Линкольну вспомнилось: «Поскользнуться — не значит упасть».
А данные почти отовсюду превышали ожидания. «Октябрьские штаты» подтвердили репутацию барометров президентских выборов. «Как говорится, как голосует Пенсильвания, так голосует страна», — заметил Линкольн и попросил сообщить полученные результаты Мэри: «Она волнуется больше меня». Потом пришли вести, что Нью-Йорк, где в день выборов ожидались сильные беспорядки и куда были направлены дополнительные воинские части, проголосовал без инцидентов — за Линкольна, а не за ожидаемого многими Мака, хотя и небольшим большинством{723}. В общем, победа в двадцати двух штатах из двадцати пяти (за исключением родного для Мака Нью-Джерси и «пограничных» Делавэра и Кентукки).
Потом всё будет посчитано точно: Линкольн победил с заметным перевесом: «за» — 2 218 388 голосов, «против» — 1 812 807 при 4 031 887 голосовавших. В отличие от 1860 года за него проголосовало полновесное большинство, обеспечившее 212 выборщиков из 233.
Морально сокрушительными для Макклеллана оказались результаты голосования в действующей армии, на которую делали ставку его сторонники: 78 процентов голосов было отдано Линкольну, а в бывшей «макклеллановской» армии «Потомак» — семь голосов из десяти. Солдаты в большинстве рассуждали просто: они уважают «маленького Мака» как генерала, но не собираются голосовать за программу, написанную для него демократами. И снова в ричмондской тюрьме для военнопленных, мрачной «Либби-призон», истощённые узники, знавшие, что правительство Союза уже полгода как приостановило обмен пленными, провели свои выборы и «избрали» Линкольна соотношением три голоса к одному. Конечно, в общий зачёт эти голоса не пошли, но, когда сведения о «тюремных выборах» стали известны президенту, он сказал, что во всей избирательной кампании это событие удовлетворило и вдохновило его больше всего{724}. Неудивительно, что в ночь после выборов Макклеллан написал прошение о полной отставке и вскоре отплыл с женой в путешествие по Европе.
В два часа ночи Линкольн очень усталый, но очень довольный отправился домой. Дождь прошёл. Уже у дверей президента ожидала первая «серенада» с духовым оркестром. От краткой речи отказаться было невозможно: «Я благодарю Господа за сделанный людьми выбор, но, при всей благодарности за этот знак доверия ко мне, я не чувствую в душе даже признаков чувства превосходства. Для меня нет никакого удовольствия в ощущении триумфа над кем бы то ни было. Я просто благодарю Бога за эти доказательства того, что народ принял решение выбрать сторону свободного правительства и прав человека»{725}.
Об остатке ночи рассказано в дневнике Хэя: «Уорд Хилл Ламон пришёл в мой кабинет и затеял разговор… Он выпил стакан виски, отказался от постели, которую я ему предложил, вышел в коридор и, завернувшись в свой плащ, улёгся у дверей президента; так он провёл ночь. Это было выражение трогательной и немой преданности. У него был небольшой арсенал пистолетов и длинных охотничьих ножей, которыми он обложился. Рано утром, ещё до того, как я и президент проснулись, он ушёл, бросив у моей двери одеяла, полученные у меня накануне»{726}.
ГОД 1865-й