Читаем Авиатор полностью

Иннокентий изменился. Не видно в нем больше страха перед тем, чего в его время не было. Собственно, и нынешнее время – тоже теперь его. Он в нем неплохо обжился.

Держится не то чтобы уверенно – спокойно. И, кажется, привыкает к роли знаменитости.

Всюду его приглашают, всюду ему рады. Я слышал, как он отвечает по телефону: “Спасибо…”, “Нужно будет заглянуть в мой календарь…”.

У Иннокентия действительно уже есть календарь. Это Настя.

Больше всего такая жизнь нравится, конечно, ей. Настя на седьмом небе и своих чувств не скрывает. Забавно. Вспоминая порой о своей беременности, принимает утомленный вид. Но даже тогда искрится счастьем.

И я этому рад. Такой источник позитива нужно еще поискать. Для моего пациента это очень важно.

Четверг [Иннокентий]

Анзер – это, наверное, единственное человеческое время из всех моих соловецких лет. Не называю это время счастливым единственно потому, что каждый день моей физической поправки приближал меня к дню моего ухода. К дню, шептал я себе, смерти моей, потому что ни я, ни другие лазари в отношении результатов заморозки не питали никаких иллюзий. Муромцев делал всё, чтобы продлить время нашего пребывания на Анзере, но что значили несколько подаренных недель в сравнении с отобранной жизнью?

Мы чувствовали себя животными, которых кормят на убой и которые – в отличие от обычных животных – об этом знают. Было в нашей жизни и в самом деле что-то животное – какое-то отупение было, не позволявшее приходить в отчаяние. Будто держали твою голову под водой и вдруг отпустили, дали вдохнуть – и ты хватаешь ртом воздух, и не очень-то думаешь о том, что тебя ждет впоследствии. Просто радуешься тому, что можешь дышать.

Муромцев выхлопотал для лазарей полную свободу перемещения. Им выдавали пропуска, позволявшие неограниченно передвигаться по острову. После завтрака (очень, кстати, сытного) я отправлялся на прогулку. На мне был овечий полушубок и шапка из волчьего меха, на ногах – мягкие офицерские сапоги. По дороге мне встречались полураздетые заключенные с тачками – такие же, каким совсем недавно был и я. Они молча провожали меня глазами: разговаривать с лазарями было строжайше запрещено. Я выходил к морю и гулял по берегу.

Хотя в глубине острова, особенно в лесистых его частях, уже лежал снег, на открытом берегу он почти не задерживался. Лишь кое-где, зацепившись за кусты, ненавязчиво обозначал свое присутствие, но даже эти пятна смешивались с песком и становились незаметными. На Анзере были удивительные песчаные берега. Ступая по песку, даже сквозь сапоги я чувствовал его мягкость и представлял себе юг: лето, влажный обод на панаме, песчинки между потными пальцами.

Я старался не смотреть на воду, потому что она была не летней. Море не имело над собой лазурных небес, так что подходящий цвет взять ему было неоткуда. Но песок имел совершенно летний вид. Он был, правда, холодным, ну да я его и не касался.

Читаю сейчас о космосе. Интересно, что первыми туда попали собаки.

Пятница [Гейгер]

Сегодня Иннокентий подписал контракт на рекламу замороженных продуктов. Это результат того, что звонившие попали на Настю.

Иннокентий мне рассказывал когда-то, что они ему звонили. Он повесил трубку. Я бы тоже, наверное, повесил.

А вот Настя не повесила. По-деловому с ними поговорила, узнала размер гонорара и впечатлилась.

В чем-то она права. Тех денег, что власти выделили на содержание Иннокентия, категорически не хватает. Да и они приходят нерегулярно. Мне пришлось ввести в клинике платные консультации. Это не вполне законно. Но доходы от этого шли на нашего пациента.

Интересно, что о подписанном контракте мне рассказала Настя. Не без гордости. Иннокентий это никак не комментировал. Испытывает неловкость?

Если контакты с замороженными продуктами продолжатся, от консультаций я смогу отказаться.

Пятница [Иннокентий]

Настя как-то изменилась. В сравнении с той, что была до смерти Анастасии, она чуть другая. Каждый день я открываю ее новую, и это большое удовольствие.

В какой степени она похожа на Анастасию?

Суббота [Настя]

На следующей неделе запланирована большая пресс-конференция в новостном агентстве. Сначала я думала, что это инициатива агентства, но они там проговорились, что событие проплачено овощной фирмой. По невероятному (ой!) совпадению – той, что рекламирует Платоша. Как любопытно: торговцы овощами рекламируют не только свою капусту, но и того, кто рекламирует ее. Всё продумано.

Кстати сказать, мой Платонов подписал контракт на серию рекламных роликов. Сразу после подписания повезли его на киностудию для съемки первого ролика. Он вяло отказывался, говорил, что не одет для съемки, то да се, но они сказали, что нужно будет, наоборот, раздеться. Я ему шепнула, что волноваться-то особенно нечего: белье у него свежее. Только это его не успокоило.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги