Авгиевы конюшни

Агата Кристи Подвиг пятый Авгиевы конюшни

I

— Ситуация крайне деликатная, месье Пуаро.

Легкая улыбка промелькнула на губах знаменитого сыщика. Он чуть было не ответил: «Как обычно!», но вместо этого придал своему лицу выражение проницательности и сдержанности, характерное для врача у постели больного.

Сэр Джордж Конуэй продолжал авторитетно говорить. Фразы легко слетали с его губ: крайняя деликатность позиции правительства, интересы публики, солидарность партии, необходимость выступить единым фронтом, власть прессы, благосостояние страны…

Все это звучало хорошо — и ничего не значило. Эркюль Пуаро почувствовал знакомое напряжение челюстей, когда хочется зевнуть, но вежливость не позволяет. Иногда он ощущал то же самое, когда читал отчеты о парламентских дебатах. Но тогда не было необходимости сдерживать зевок.

Пуаро собрался с силами, чтобы терпеливо выслушать собеседника. В то же время он чувствовал симпатию к сэру Джорджу Конуэю. Этот человек явно хотел поведать ему о чем-то — и столь же очевидно утратил искусство просто излагать свои мысли. Слова стали для него средством маскировать факты, а не подавать их. Он был адептом искусства полезной фразы, то есть фразы, которая несет утешение слуху, но совершенно лишена смысла.

Слова лились и лились, лицо бедного сэра Джорджа сильно покраснело. Он бросил отчаянный взгляд на другого мужчину, сидящего во главе стола, и этот мужчина пришел на помощь.

— Ладно, Джордж, — сказал Эдуард Ферриер. — Я ему расскажу.

Эркюль Пуаро перевел взгляд с министра внутренних дел на премьер-министра. Его очень интересовал Эдуард Ферриер, и этот интерес в нем пробудила случайная фраза одного восьмидесятидвухлетнего старика. Профессор Фергюс Маклауд, закончив рассуждать на тему химической сложности осуществления приговора убийце, на мгновение затронул политику. После ухода от дел прославленного и любимого Джона Хэммета (теперь лорда Корнуорти) его зятя, Эдуарда Ферриера, попросили сформировать кабинет. Для политика он был молодым человеком, ему не было и пятидесяти лет. Профессор Маклауд сказал: «Ферриер когда-то был моим студентом. Он человек надежный».

Больше он ничего не сказал, но Эркюлю Пуаро это говорило о многом. Если сам Маклауд назвал человека надежным, это свидетельствовало о личности, по сравнению с которой никакой энтузиазм общественности и прессы не имел значения.

Правда, эта оценка совпадала с оценкой общества. Эдуард Ферриер считался надежным. Именно так — не блестящим, не великим, не особенно красноречивым оратором, не хорошо образованным человеком; он был надежным человеком, воспитанным в рамках традиций, человеком, женившимся на дочери Джона Хэммета, который был правой рукой Джона Хэммета и на которого можно положиться. Под его руководством политика страны будет следовать традиции Джона Хэммета.

Ибо Джон Хэммет был особенно дорог народу и прессе Англии. Он являлся олицетворением всех качеств, которые дороги англичанам. Люди говорили о нем: «Чувствуется, что Хэммет честен». Ходили анекдоты о простоте его семейной жизни, о его любви к работе в саду. Аналогом трубки Болдуина и зонтику Чемберлена был дождевик Джона Хэммета. Он всегда носил его, это потрепанное одеяние. Оно служило символом — английского климата, предусмотрительности расы англичан, их привязанности к старым вещам. Более того, Джон Хэммет был оратором, в своей грубовато-добродушной британской манере. Его речи, произнесенные спокойно и серьезно, содержали те простые сентиментальные клише, которые так глубоко укоренились в сердце англичан. Иностранцы иногда критиковали их как лицемерные и невыносимо благородные. Джон Хэммет ни в коем случае не возражал против благородства — в спортивном, несколько насмешливом духе привилегированной частной школы.

Более того, он был человеком приятной внешности, высоким, прямым, со светлыми волосами и очень яркими голубыми глазами. Его мать была датчанкой, а сам он много лет служил первым лордом Адмиралтейства, откуда появилось его прозвище Викинг. Когда в конце концов слабое здоровье заставило его отдать бразды правления, все ощутили глубокое беспокойство. Кто станет его преемником? Блестящий лорд Чарльз Делафилд? (Слишком блестящий — Англия не нуждалась в блестящих политиках.) Айвен Уиттлер? (Человек такого сорта мог вообразить себя диктатором, а нам в нашей стране не нужны диктаторы, большое спасибо.) Поэтому все вздохнули с облегчением, когда в должность вступил спокойный Эдуард Ферриер. Он был в порядке. Его учил Старик, он женился на дочери Старика. По классическому британскому выражению, Ферриер «продолжит в том же духе».

Теперь Эркюль Пуаро рассматривал спокойного смуглолицего человека с низким, приятным голосом. Худой, темноволосый, на вид усталый.

— Возможно, месье Пуаро, — говорил Эдуард Ферриер, — вам знаком еженедельник под названием «Экс-рей ньюс»?

— Я его просматривал, — признался сыщик, слегка краснея.