Ave commune!

После этих слов короткая служба была окончена, и Давиан пошёл в свою маленькую каморку, выделенную ему Партией для труда и упражнений в духовности. Как только он ступил на первую ступень лестницы, он был остановлен высоким человеком в сером классическом костюме, который с ним заговорил тяжёлым холодным голосом:

– Давиан, если не трудно, подсобишь?

– Чем, товарищ народный управитель квартального склада?

– Мне нужно найти Сима, в творческой коммуне «Красный рассвет».

– Зачем?

– Он должен отдать документ по доставке.

– А позвонить?

– Прости, я телефон свой посеял, а работнички мои сейчас заняты. Нам должны подкинуть фуру с вещицами для народа, и ребятки нужны будут на разгрузках, что б его намотало на колесо равенства, – ругательство коренастого лысоватого мужчины показалось Давиану очень странным, но юноша промолчал.

– Хорошо, я пройдусь туда.

– Вот спасибо тебе, – хлопнул его по плечу управитель, – ты – настоящий товарищ.

Давиан не желал что-то говорить против или спорить. Душевных сил на это просто не осталось, и он молча решился помочь, отправившись туда, где этот проклятый город внемлет духу Содома и Гоморры сильнее всего.

Давиан помнит, что большинство огромных городов разделена не только Волею Партии на Сферы и Повинности, но по устроению народному в них выделяются Малые Коммуны, как территориально-административные единицы общественного управления, в которых решаются политические и социально-экономические дела. Но помимо них, есть в таких городах выделение ряда коммун по идейно-духовному признаку. Так появились библиотечные, учебные, спортивные, рекреационные и так далее, однако Давиана пугает совершенной иной вид Коммун – творческие.

– Похотью по развращённости, – тихо промолвил Давиан, ступая за порог здания и переходя на быстрый шаг идя в одну

Двухкомунная система, когда есть административные единицы и территории для проведения досуга и вторичного обучения для Партии показалась очень привлекательной, ибо так она сможет усилить контроль и власть над народом, подавая это как «увеличение степени наблюдения общества над собой». Был создан даже специальный Фонд обеспечения коммун вторичной важности, подчинённый Управлению складов и получающий ресурсы оттуда.

Давиан прошёл по трём улица и оказался на пути в большой спуск. Полсотни ступеней уводили в подножье огромных исполинских зданий и, сглотнув слюну, Давиан ступил в объятия тьмы, кроющейся в сердце начала «творческой коммуны».

Спустившись, Давиану предстала длинная прямая улица, в которой шатается множество странных людей. Специальное партийно-народное установление позволяет членам творческих коммун прибегать к использованию красных или смежных с ним цветов, рождая разнообразие в оттенках, а поэтому люди тут чудили.

Навстречу Давиану вышел высокий стройный человек, в кожаной красной жилетке, лицом, выкрашенным в оранжевые цвета, с багровым ирокезом. Его ноги скрыты за широкими джинсами, пёстрой расцветки.

– Товарищ, вы здесь что-то ищете? – прозвучал звонкий голос.

– Да, я ищу Сима.

– Идите в главный творческий дворец. Это прямо по улице.

– Спасибо.

Давиан ступил дальше, и тут же дверь распахнулась, и на улицу вышел мужчина, держащий в руках картину. Лицо парня всё в пудре и тональном креме, одежда его – дырявый чёрно-красный балахон, а на полотне картины красно-оранжевые непонятные пятна.

– Вы пойдёте в наш театр? – вопросил у Давиана, человек с картиной.

– А что там показывают?

– Ох, там чудеснейшая постановка «Сатир и Дездемона».

Давиан не желал, и приближаться к театру коммуны. Один раз он попал на постановку, где театралы бегали голые по сцене и полтора часа кидались друг в друга яйцами и комками краски. Апофеозом было, когда мужчину, подвешенного крюками за кожу, вынесли на обозрение всей залы и поливали его красками, называя это «кульминацией – помазание коммунистическим елеем».

– Нет, спасибо.

Давиан ускорил шаг, желая, как можно быстрее выполнить поручение. На его пути возник ещё один мужчина, на котором помимо трусов ничего нет. Всё его тело покрыто срамными рисунками изображений сцен совокуплений и похотливых мотивов. Этот мужчина – живая картина, на котором изображены сцены, описанные в идеологических текстах, попирающие старую семейную мораль.

– Как вам, товарищ? – спросил этот мужчина и горделиво заявил. – Теперь по мне дети смогут учить то, чему вы учите словом.

«Полная деградация культуры» – подумал Давиан. – «На вас нет Инквизиции. В Рейхе за подобное поведение вас бы всех высекли и отправили на каторгу, чтобы неповадно было упиваться культурным безумием».

Давиан скорбно жалеет, что покинул Империю. Он отдал бы всё, лишь бы не видеть этот разврат и декадентство, которые подаются Партией как норма человеческой природы, продиктованной естественно-коммунистическим началом.