Ave commune!

Раздался оглушительный хлопок, увенчавший огненной вспышкой дуло пистолета, отразившейся на десятках серых поверхностях повсюду. Его жизнь окончена – Партия не прощает любое, даже самое мелкое выступление против её идеалов и установлений, ибо в глазах её небольшое бунтарство, самое незначительное отклонение от партийной идеологии, сулит большой мятеж и потерю власти. Так думает Партия и Давиан чувствует, что фанатичная паранойя, доведённая до сущего безумия, это страх, первобытный ужас перед тем, что власть может выскользнуть из её рук, а поэтому карательный аппарат должен работать с должной жестокостью и бесчеловечностью, без перерыва. Но юноша это сводит к одной формулировке, диктованной пропагандой Партии – «если она потеряет власть, значит и народ её лишится, а это плохо. Он нарушил установку – все равны среди равных, решил помастерить и показать свою индивидуальность, так будь за это побитым».

– Нет закона кроме воли Партии, – низким басом с толикой благоговения заявил Лир, то ли случайно или же намеренно не добавил знаменитой фразы – «а значит и народа».

Давиан наблюдал за показательной казнью с отстранённостью, будто не желая тут присутствовать и наблюдать за народным правосудием, запряжённым волею Партии. Юноша словно пропустил через себя смерть человека, который пытался себя хоть чем-то попытаться развлечь средь фундаментально-бездушного мира. Не было этого и трупа сейчас не станет – его куда-то уносят, тащат и сваливают в серебристого цвета мешок и взвалив на плечо один из бугаев его уносит прочь.

– Первое судебное заседание считаю оконченным, – слово взял Милош, – по его итогам можно сказать – мелко-пролетарский элемент уничтожен, и внеклассовая основа общества восстановлена. Урон, нанесённый равенству, устранён.

Пара мужчин – милиционеров развернулась и уже готовились покинуть это место, как один из них, басовитым гласом возвестил о том, что ещё не всё кончено:

– Я прошу, не расходится, ещё пара идиотов ждут народного суда вашего. Минут пять-десять вам не перерыв и снова будите вершить правосудие.

Большой холл пересчитал быть залом для судебных заседаний, когда милиционеры покинули, и жители площадки рассредоточились по её углам, чтобы перевести дух от утренней чреды неожиданностей.

Давиан медленно подплёлся к окну, всмотревшись в городские долины, но все они скрыты во тьме и только какая-то часть расчерчена точками света, рвущегося из окон и рассеявшие темень в улье подобно тому, как звезды это делает на полотне ночного неба.

– Почему же всё утром? – шепчет для себя вопрос Давиан, пытаясь найти ответ, ощущая, как его веки, только стоило напряжению уйти, спешат сомкнуться и снова его унесёт в сонные дали.

– Потому что так лучше для Партии, – доносится позади ответ, выдернувший юношу из объятий Морфея и, заставляя его оглянуться.

Перед ним завиднелся образ бледнокожей девушки, с коньячными глазами на остроконечном лице, обрамлённые чёрным длинным волосом. Давиан вспомнил её это та самая народная законник, которая пыталась заступиться за паренька, но отступилась, оставив его на растерзание.

– Почему?

– А можешь ли ты, рано встав принять нормальное решение? – мягкий голос принял оттенки давления и настойчивости. – Конечно, вам скажут, что это нужно для того, чтобы не занимать время у народа дневное, но поймите, истина в том, что Партии выгодно, чтобы всё решалось утром – меньше здравых мыслей и больше сонливости позволяют ей продавливать нужные решения.

От такого удара антипартийной мысли Давиану едва не поплохело. Впервые за всё время жизни здесь он встречал такого напора мысли, устремлённой против Партии, и ледяная рука страха коснулась кончиками пальцев его сердца, только эмоция была вызвана не беспокойством за особу перед ним, а за себя – его могут завернуть за сам факт общения с таким человеком.

– Что-то ты…, – Давиан оглянулся, чтобы его слова не достигли чьего-нибудь уха или микрофоны камер не уловили трепета его голоса. – Не слишком поддерживаешь Партию. Не боишься последствий?

– Всё нормально, – худые и отмеченные рубцами сухие губы девушки украсила скупая улыбка. – Я одна из народных законников и мне за мои слова ничего не будет, если я не перейду «черту партийности».

– Почему это? И что это за черта?

– Я член Партийно-Народного Управления по созданию оппозиционно-юридической деятельности, а также член Сообщества Законников. А черта – я не должна критиковать деятельность Партии по основным направлениям, но имею право вступать на полминуты со средними или старшими товарищами в спор.

– То есть вы…

– Да, – резко перебила девушка парня, – мы санкционированная… даже не оппозиция, а так, товарищи для короткого диспута, которые в конце концов будут оспорены, – в речи девушки Давиан увидел настроения призрения к тому, что она делает, сокрытое чувство стыда. – Нас всё равно никто не слушает, а само наше существование продиктовано необходимостью Партии показать, что «народ имеет своё мнение на виденье некоторых вопросов».