Ave commune!

Будь тут Пауль, он бы сказал Давиану – всё в руках истинного лица Партии – «старших товарищей», которые и главы исполкомов, и начальники Партий и вся система, ими выстроенная зиждется на утопических началах, но они подстроили под себя, сделав целью власти саму власть, приводя людей к фундаментальной невозможности изменений. Но его здесь нет и Давиан вынужден принять «Слово» Фороса, за ещё одну истину и убедиться в «интеллектуально-духовной просвещённости» этих мест.

«Всё крутиться вокруг Партии?» – нежданно-негаданно пробежал в уме вопрос и Давиан позволил себе на секунду задуматься, уводя глаза от полыхающего взгляда Фороса. Люди тут вроде относительно независимы в выборе решений, но одновременно главная доминанта всех решений – Партия. Если это так, то старшие партийцы выстроили систему, всё делается во благо Партии, узкого её круга, а не общей людской массы… они создали положение, где огромное количество население, записанное в список низших партийцев или младших товарищей – колониальное общество, служащее и отдающее все метрополии – Партии. И таким образом получается, что Директория Коммун это самая настоящая партийная империя. Хотя бы кто главный выгодополучатель от безденежной обменной системы? Партия, ибо это питает её власть и не даёт распасться социуму, из которого изваяли живую колонию.

Стоило только Давиану развить эту мысль, как идеализм запротестовал в его душе, отторгая это. Он выкинул из своего сознания мысли об этом, наполняя рассудок смирением и почитанием к Директории, зачитывая шестнадцатый Ксомун «Чистый разум». Ему всё равно на эти факты, главное для него сейчас – идеалы, которые чаял в Рейхе, тут нашли своё отражение, и неважное какое, и здесь его чтят, а это самое главное, затмевающее всё остальное.

Глава пятая. «Равные среди равных»

Утро следующего дня.

Резкий и острый звук воя сирены поднял Давиана с кровати, заставив практически подскочить и побежать, но воля быстро его остановила.

– Что случилось? – прозвучал вопрос, на который ответ никто не дал, только продолжился истошный вой сирены.

Практически без одежды юноша стал метаться по комнате, пытаясь хоть что-нибудь сделать и попытаться узнать, что происходит, но вой, льющийся буквально из стен не давал сконцентрироваться. Буйный страх и чувство непонятливости отогнали ощущение сонливости.

– Сколько времени? – вопрошает ни у кого юноша и подбегает к окну, попутно натягивая серую футболку, и заглянул в него, но в ответ только темень, сплошная и непроницаемая посмотрела на него.

Ночь всё ещё окутывает Улей №17, заключив его в ласковые объятия и укутывая покрытием не проглядываемой темени, рассеянной немногочисленными фонарями. Свет в комнате Давиана резко зажегся и одномоментно во всём городе окна, которые секундой раньше содержали тьму, вспыхнули как тысячи огней, отторгнув ночь в единый миг.

– Да что же происходит? – удивление, ужас и непонимание смешались в голосе юноши, который отступил к кровати и, плевав на носки, пытается натянуть туфли.

Давиан захотел было посмотреть, сколько времени на телефоне и уже опустил руку к подушке, куда по привычке его клал, но нащупал пустое шершавое место и тут же вспомнил, что его изъяли, забрали «для нужд общего пользования», и теперь у него нет его, вместо него старый будильник, окованный сталью. А телефон лежит на полке общих вещей и всё, что в памяти устройства, да и оно само, стало общенародным достоянием, в том числе и сведения личного характера тоже обобществились.

– Проклятье! – выругался Давиан, когда увидел, что будильник не работает и отшвырнул устройство прочь, звенящий механизм улетел в угол и звонко брякнул, на мгновение, пересилив неутихающий вой сирены.

Глаза юноши стали рассматривать комнату в поисках багряного плаща, но ничего кроме незначительных габаритов комнатушки не видно, только разве что убогий быт, которые называется «максимально равным».

Ноги парня понесли его к шкафчику, и там он обнаружил нужную вещь и стал её натягивать, с горечью вспоминая, что вчера у него забрали и часы, подаренные ещё в Рейхе. Один миг памяти о часах разбудил бурю воспоминаний, посвящённых подарку – отданные на день рожденья родителями, сделанные из нержавеющей стали и покрытые серебром, с двуглавым орлом на циферблате. Они стали дорогим подарком от матери и отца, которых он оставил ради идеи. Только сейчас Давиан понял, что такое тоска по родным, все поедающая и напоминающая о том, что человечности в нём ещё слишком много и пока она не уйдёт не получиться присоединиться к серому монолитному образованию, которое гордо себя нарекает «коммунальным народом». Он, убегая из Рейха, думал, что придя в новый мир, тут будет настолько хорошо, настолько идеи тотального равенства и справедливости тут его возвысят, что он попросту про них забудет, не будет для них тут места.